Павел Алексеев - Вероломное племя

– Хорошо, – ответил Кина и вскочил на Луну. Такое имя носил его пышногривый конь. В стороне стояли еще несколько вороных, а верхом на них охотники с раскрашенными в красный и черный цвет лицами.

Вождь Млечный Путь, Знавший Духов оставил белый отпечаток своей ладони на каждом коне. Он вышел перед ними, поднял руки и вскрикнул:

– Нам сулит удача! Вы те, кто ее принесет!

После сказанных слов бывалые индейцы с боевым кличем «Яуйя-Яуйя» поскакали вперед. Кина посмотрел на родителей и вскинул вожжи. Луна фыркнул в ожидании хлесткого удара хозяина, но перед ним выскочила Шайна и преградила путь, едва не угодив под копыта.

– Постой! – крикнула она.

– С ума сошла?! – взвизгнул Кина.

Шайна подбежала к нему и протянула руку с лежащим в ней амулетом. К старой потертой полоске из оленьей кожи, украшенной разноцветным бисером, были привязаны шесть орлиных перьев, а в самом низу висела верхняя часть орлиного клюва.

– Зачем он мне? – непонятливо спросил Кина. – Мне не нравится этот амулет. Он щекочет грудь!

– Надень, – просила Шайна. – Я верю, что он приносит удачу.

Кина посмотрел на сестру глазами, полными сомнений, и забрал амулет.

– Ты веришь в эту чепуху?

– Все в это верят, – ответила она, чуть не плача.

Его взор пал на горизонт. Индейцы опрометью мчались на восток. Он и еще несколько охотников оставались до сих пор в лагере, прощались с родными. Шайна не спускала с него понурого взгляда. Кина надел на шею амулет, улыбнулся и произнес:

– Только ради тебя, сестренка!

Она хихикнула, но вскоре спрятала лицо за ладонью, зашмыгала носом и убежала в типи. Сентябрьский Ветер и Отчаянный Волк лишь похлопали сына по ноге, а после сказали, чтобы он поспел за остальными. Ударив коня пятками, парень помчал вслед за соплеменниками.

Вереница охотников следовала на север, к устью реки Бивер. Если верить вожаку Руке, Восставшей Из Пепла, до него скорым ходом можно добраться уже к полуночи, но один из мужчин отставал из-за лошади, накануне вечером поранившей ногу при спуске по крутому склону холма. На заре, после завтрака, индейцы тронулись с места ночевки и на протяжении всего следующего дня каждые два часа останавливались, чтобы дать отдохнуть Буре – хромому коню Длинного Языка Белой Ящерицы. Индеец и сам корил себя, и предлагал оставить его, но вожак наотрез отказывался слышать эти слова. Рука, Восставшая Из Пепла вторил, что не бросит ни превосходного воина, ни его верного мустанга.

– Пусть мы доберемся до устья реки к следующему вечеру или через несколько дней, но мы будем ждать тебя! – сказал вожак во время очередного привала.

На закате команда охотников спешилась. Серая Пятка скинул с лошади наземь свой мешок с провизией, достал из него кукурузную лепешку и, усевшись на траву, принялся жадно ее надкусывать.

Лесной Пересмешник разложил перед собой стрелы наконечниками к падающему солнцу и принялся их пристально осматривать. Острие каждой стрелы блестело на свету, отбрасывая солнечных зайчиков на его лицо с красными и черными полосками, походившими на слезы. Как только охотник замечал, что пика одного из снарядов недостаточно сверкает, то сразу же хватал его и начинал точить о камень.

Длинный Язык Белой Ящерицы вынул из своего мешка бутылочку с соком полыни, открыл ее и содержимое плеснул себе на руку. Затем он растер ладони и нежно приложил их к больной ноге коня. Индеец втирал сок в кожу и приговаривал:

– Злая хворь покинет тебя, как только ты, мой храбрый Буря, почувствуешь тепло моей души.

Конь шумно фыркнул и затопал на месте. Хоть морда и не выдавала страдальческих эмоций, его влажные глаза все же передавали боль, которую он испытывал.

– Буря стар! – недовольным голосом произнес Серая Пятка, засовывая остаток лепешки обратно в мешок. – Ты был как лучина, когда тебе подогнали этого жеребца. Двадцать пять лет назад… Не помнишь?

– Помню я все, – отозвался Длинный Язык, отмахнувшись от Серой Пятки. – Я не такой, чтобы менять лошадь каждые три года. Я верен ему, а он мне.

– И теперь из-за твоих чувств нам придется ждать. А потом опять ждать… и через час снова…

– И подождем! – влез в перепалку вожак. – Мы семья и никого здесь оставлять не будем!

– Ради паршивого коня подвергнем племя голоду? – негодовал Серая Пятка. – Вождь распределял запасы до первого дня весны.

– Никто не думал, что зима настолько задержится! – повысил тон Рука, Восставшая Из Пепла. Дряблая, испещренная мелкими впадинами кожа его лица погрубела, точно кора. Он оскалился на недовольного собрата серыми потертыми зубами, взглянул на него, как изголодавшийся питон смотрел бы на шакала. В грядущей ярости указал на него тощим пальцем и намеревался продолжить речь.