Татьяна Олейник - Она ушла, но обещала вернуться

От их действий тело пронзила судорога. В груди зародился крик боли, но на полпути застрял в горле, а сознание уплыло окончательно.

Меня разбудил запах еды, от которого живот начал громко урчать. Стоило открыть глаза, как рядом раздался уже знакомый детский голос.

– Мама, мама! Тетенька проснулась! – возле кровати на табуретке сидел белобрысый пацаненок лет десяти от роду и голосил во все горло, при этом не отрывая от меня любопытных и испуганных глаз.

Раздался звук торопливых шагов, цветастая занавеска на входе в комнату отлетела в сторону, и на пороге появилась немолодая женщина.

– Сынок, выйди! – она окинула меня тревожным взглядом.

– Ну, мам! – мальчишка насупился.

– Кому говорю, брысь! Выпорю! – после этих слов Ерошку словно ветром сдуло, и только колыхающаяся занавеска напоминала о том, что только что тут был любопытный ребенок.

Хозяйка дома, вытирая руки о передник, присела на табурет. Все это время я настороженно за ней наблюдала. Доброе, уставшее лицо с отпечатками нелегкой жизни внушало доверие. Видно, что в молодости она была привлекательной женщиной. Ясные, серые глаза, тонкие брови, аккуратный нос и губы никогда не знавшие губной помады, могли принадлежать как аристократке, так и простой женщине рабочего класса. Волосы спрятаны под косынку, лишь русая прядка выбивалась на высокий светлый лоб.

– Доброе утро! Рада, что вы пришли в себя! – женщина искренне улыбнулась.

– Спасибо, что не бросили в лесу! – я попыталась сесть.

– Лежите, лежите. Вам еще рано вставать! – она мягко надавила мне на плече. – А благодарить надо моих детей и провидение, которое привело их к вам. Еще бы чуть-чуть и уже ничего бы не помогло.

– Что со мной было и где я?

– Вы не помните, – она утверждала, а не спрашивала, что немного меня удивило. – Так и должно быть, еще хорошо, что вы разговариваете. После яда голубого василиска мало кто выживает, а те, кто все-таки выжил, становятся словно новорожденные дети ни ходить, ни разговаривать, ни обслуживать себя, они не могут, – из ее объяснений ничего не поняла. «Что она несет? Какой василиск?»

– Простите, не понимаю, о чем вы. Помню лишь то, что летела на самолете и все. Какой яд? Какой василиск? Вы так шутите? – посмотрела ей прямо в глаза и увидела сочувствие.

– Ох, дитя, какие шутки? Не знаю, про какой само…лет ты говоришь, – женщина плавно перешла на «ты». – Видимо, и для тебя отравление ядом не прошло бесследно, – она хлопнула себя по коленям и грустно вздохнула. – Ну, ничего, поживешь у нас, может, тебя найдут родные, а если нет, так совсем оставайся, если захочешь. А можешь потом, когда полностью оправишься, сама пойти искать свою семью. Но только надо дождаться середины весны. Места у нас глухие, зима застанет тебя в дороге, – она погладила меня по руке в утешающем жесте. – Так что оставайся, перезимуешь у нас.

– Спасибо за предложение. Я лучше попробую добраться домой, – оставаться здесь всю зиму будет неразумно. Мне главное выйти к трассе, а там доберусь до ближайшего города и на поезде или самолете отправлюсь домой, но вслух не стала это говорить. – А у вас есть телефон? Хочу родным позвонить и сказать, что со мной все в порядке.

– А что это такое? Наверное, какая-то магическая штука? – после ее ответа у меня возникло навязчивое желание покрутить пальцем у виска. – У нас есть маг в деревне, можно к нему сходить, может, он чем-то поможет, – я все больше убеждалась, что попала к сумасшедшей, а с первого взгляда и не скажешь.

– Простите, а как ваша деревня называется?

– Серебряный ручей.

– Московская область? – никак не могла вспомнить такое название. Да и вообще, как я оказалась в этом месте.

– Нет, какая там область! – она махнула рукой. – Мы принадлежим графству Чернолесье, находимся практически на его границе в самой глуши. До ближайшего города две недели если на лошади ехать, а пешком и того больше, – теперь я вообще выпала в осадок и устало закрыла глаза, понимая, что от этой женщины ничего не добьюсь. Хоть в лесу не бросили и на том спасибо.

– Вот растяпа! Ты ж голодная, десять дней без сознания лежала, а я сижу тут беседы веду, – женщина засуетилась. Поправляя одеяло и помогая мне немного приподняться, она причитала и охала, жалея меня. – Машка! Неси похлебку! – крикнула, закончив со мной возиться.

Я чувствовала себя лучше, чем в лесу, но легкое головокружение осталось, и раздражало меня оно неимоверно. А желудок услышав, что его сейчас будут кормить, начал урчать пуще прежнего.