Константин Стогний - Утерянное Евангелие. Книга 2

И Петр отвел Павла в комнату, которую снимал вместе с Агарь у одного из щедрых последователей Иешуа.

Среди ночи, дождавшись, когда гостеприимные хозяева маленькой комнатушки уснут, Павел вынул свое сокровище — плинфу из черного обсидиана — и положил ее под голову вместо подушки. Тарсянин давно научился разговаривать с Камнем мысленно. Ведь думал он на арамейском языке, на котором разговаривал и сам Иешуа.

Иногда ему приходилось подолгу готовиться, чтобы его удивительный собеседник заговорил с ним. Павел не задавался вопросом, каким образом это происходило, и никто не смог бы объяснить этого феномена — ни тогда, в Древней Иудее, ни в наше время. Но то, что Иешуа общался с Павлом именно через этот кусок черного камня, на котором покоилась голова самого Иешуа, когда его мертвого отнесли в гробницу Иосифа Аримафейского, не было никаких сомнений.

— Я никогда так не боялся, Господи, — это были первые слова, «сказанные» бывшим раввином в эту ночь.

— Чего же ты боишься, Павел?

— Завтра мне идти к Маре. Ты же знаешь, сколько я сотворил зла на своем веку. Поверят ли мне?

— Если ты сам веруешь, то почему думаешь, что те, кто рядом с тобой, не должны тебе верить?

— Я отправил на смерть стольких людей, ни в чем не повинных иудеев. Одно мое имя заставляло трепетать многих. Меня не боялись только первосвященник и царь Иудейский, хотя и это спорно. Зато я сам не боялся никого и ничего, а сейчас… Боюсь… Что мне не поверят — боюсь.

— Не бойся, Павел. Ты уже сделал главное. Ты никогда не будешь с теми, от кого ушел.

— Но буду ли я с теми, к кому пришел? — Павел встрепенулся. Спящий на полу Петр перевернулся на другой бок и простонал во сне…

— Будешь, обязательно будешь, — твердо ответил голос. — Я с тобой и не брошу тебя.

— Вот Петр, — задумчиво глядя на рыбака, подумал Павел. — Он ведь поверил мне лишь потому, что я его спас от грабителей…

— …Он поверил не поэтому. На нем Дух Господень. Видел бы ты, скольких он исцелил и скольким подарил надежду… Он чтит Слово…

— В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог…

— Да. Именно за этим я и позвал тебя за собой. Кому, как не тебе, лучшему из сынов Иудеи, нести это слово.

— Мне-е-е? — крайне удивился Павел. — Но… разве я смогу?

— Ты даже представить не можешь, на что способен, Шаул, сын скорняка. А чтобы тебя завтра поняли и поверили, слушай и запоминай…

Павел лежал на Камне неподвижно, боясь пошевелиться и что-то упустить. Полилась долгая, светлая речь, слова которой ласкали слух и погрузили тело в состояние такой легкости, что тарсянин абсолютно не чувствовал усталости.

Во дворах запели первые петухи, возвещая Иерусалиму о скором наступлении нового дня. Павел спал сном младенца.

Лишь на следующий день переодетого, помытого и постриженного Павла привели на старую заброшенную греческую арену.

— Почему сюда? — спросил он.

— За нами наблюдают, — еле слышно сказал Петр. — Если поймут, что мы пришли одни, без римской стражи, то к нам выйдут. Арена — самое подходящее для этого место.

Они стояли прямо посреди круга на давно не заменявшемся песке.

— Петр! — вдруг послышался сверху женский голос.

— Мара! — отозвался Петр.

Это была она — Мирьям из Мигдал-Эля, строгая, простоволосая, как принято у женщин из Галилеи, в горчичном хитоне до щиколоток с длинными рукавами и шерстяном плаще-ми5лоти. Простая и незыблемая, как учение ее покойного возлюбленного.

— Мара, — обратился к ней с заметным почтением Петр и указал на Павла. — Это…

— …Я знаю, — оборвала Петра Мирьям и тут же обратилась к Павлу: — Спаси тебя Господи, рав Шаул. Что привело тебя к нам?

— Он пришел… — начал Петр.

— …Подожди! — воскликнул тарсянин. — Дай я скажу. Мара… я ваш самый жестокий гонитель… Был… Я был таким. Но я похоронил в себе Шаула из Тарса и хочу дать родиться новому человеку с именем Павел.

Мирьям ничего не ответила, лишь слегка кивнула головой, внимательно всматриваясь в лицо Павла.

— Он помогал убивать Стефана! — вдруг раздалось у них за спиной.

Мужчины обернулись и увидели иудея лет тридцати пяти в длинном грязно-желтом хитоне с завязкой под самым горлом. Кудрявую голову незнакомца покрывала шапочка-кипа.

— Это Шимон из Каны, — шепнул Петр.

Шимон. Павел слышал о нем и ранее, еще от Нафанаила и Филиппа в синагоге Дамаска. Шимон Кананит, сводный брат Иешуа по прозвищу Зилот [1] Зилот (греч.) — ревнитель. (Здесь и далее примечания автора.) , был одним из самых ревностных служителей христианства. Это он во время пира, устроенного в его доме, обратил воду в вино.