Алексей Шаманов - Ассистент

«Мы все здесь ангелы», — ответил предок, взял меня за руку, и мы неторопливо полетели в десятке метров над землей.

Край светила показался над горизонтом. Вместе с белым светом солнца в мир возвращалось многоцветье.

Мы летели, и я видел стада овец и коров, белые юрты, пастухов на лошадях, собак, охраняющих скот. От кого?

Мы пролетали над местом, где стоял Хужир. Хужира не было, лишь несколько юрт без всякого порядка было разбросано по степи. И — стада. И — всадники. И — собаки… Экая патриархальность…

— А Европа здесь есть?

«Есть».

— И Америка?

«Конечно».

— Ну и как там?

«Точно так же».

— А куда делись заводы, фабрики, машины и самолеты?

«Их здесь никогда и не было. Зачем транспорт, если ты мгновенно можешь перенестись из одного места в любое другое? Зачем одежда, если она нетленна? Зачем пища, если ты всегда сыт?»

— Зачем жевательная резинка, если кариес невозможен?

«И дурной запах изо рта…»

— Вы, наверно, и не испражняетесь? — предположил я.

«Нет, конечно», — ответил Михаил Татаринов, и такая печаль в нем ощущалась… Ностальгия, вероятно.

«В Срединном мире так будет через несколько тысячелетий, — добавил он, — если к тому времени там хоть кто-то останется…»

— Похоже на коммунизм, — сказал я, — причем на первобытный. Но события на нашей с тобой родине, Михаил, наглядно доказали, что построение коммунизма невозможно даже в одной, отдельно взятой за жопу стране!

Он ничего мне не ответил. Правда, она глаза колет…

Нет, никогда не хотел я жить при коммунизме, в Раю или монастыре. Все три этих места сливались в моем представлении в нечто единое — пресное и приторное одновременно. Возможно, это от недостатка информации. Возможно, жизнь там полна веселья, радости и удовольствий. Тайных, вероятно…

Вдруг я услышал звон. Колокольный? Поинтересовался у родственника:

— Тут что, и православные монастыри есть?

— Какие, на хрен, монастыри, ты бредишь? — спросил почему-то вслух Михаил Татаринов.

Я удивился. Я открыл глаза. Это наваждение какое-то. Григорий Сергеев опять брился и звенел носиком рукомойника. Он бреется каждый день! И орошает себя «Тройным» одеколоном! С ума можно сойти от повадок старой гвардии…

— Ты где вчера шлялся? И на ужине тебя не было, и когда я спать ложился.

— Да так, гулял.

Не объяснять же ему, что я развлекался с Анной Ананьевой, переводчицей, у которой один глаз, одна грудь и руки без локтевых суставов. Я усмехнулся. Привидится же такое… Богатое у меня воображение, как у живописца. Хотя я слышал где-то, что есть такие феномены, по одной только розовой пятке в минуту дорисуют остальное…

— Жоан Каро, что ли, приехала? — продолжил допрос Григорий. Ишь, какой любознательный!

— Не приехала.

— Тогда кто? — Он всерьез заинтересовался, даже бриться перестал.

Я кивнул на нетронутую кровать водителя бурята:

— Ты обратил внимание, что шофер тоже не ночевал?

— Обратил.

— Ну, вот мы с ним время и проводим в утехах. В микроавтобусе на заднем сиденье. Надоело мне, понимаешь, бабы да бабы… разнообразия хочется!

— Тьфу, дурак! — Григорий отвернулся и продолжил свое опасное бритье. Его даже шутки на тему неестественной ориентации выводили из себя.

Посмеиваясь, я поднялся, оделся и, дождавшись, когда художник освободит наконец рукомойник, умылся и почистил зубы.

В столовой получил сухой паек на день и выпил чашку кофе, после чего сгонял в магазин за бутылкой водки. Целый день одному. Скучно. Ноль семь литра скрасят одиночество…

Увозил меня на объект потерянный сосед. Я не удержался, спросил:

— Слушай, земляк, почему тебя в номере не бывает? Где ночуешь?

Для разнообразия, вероятно, у него было хорошее настроение — типичный азиат с приклеенной к лицу улыбкой ответил:

— Я же местный, из Еланцов, а в Хужире у меня родни полдеревни. Зачем в казарме жить, если можно у дедушки с бабушкой?

— Тоже верно.

Мы съехали на лед, и водитель, вырулив на прямую, ровную трассу, аж руль бросил, прикуривая сигарету без фильтра российского производства. Как они их только курят? Причем все — и мужчины, и женщины. Или сигареты без фильтра, или папиросы… Едкий кисловатый дым резал глаза. Дабы оклематься, я закурил сам.

— Ты вообще знаешь, где работаешь?

— На заброшенной ферме.

— А почему она заброшена?

— Откуда же мне знать? Я из Иркутска.

— Лет пятнадцать назад, когда рыбзавод развалился, его директор решил фермером стать. Взял участок на берегу, построил дом, загоны, подсобки, купил скот… И ведь говорили ему, что место нехорошее, что нельзя там жить, не послушался стариков. Хоть и бурят, атеистом был. Предрассудки, говорил, шаманские. Дурак…