Array Журнал «Искатель» - Искатель, 1961 №1

Что слава? Мираж!

Первым делом я пошел освободить моих чувашей, а затем отправился продолжать сон, прерванный переворотом в городе. Проснулся в полдень и обнаружил, что, во-первых, все мои чуваши таинственно исчезли, оставив мне записку невразумительного содержания, засунутую в сапог: «Тов. Гашек. Много помощи смотреть туда-сюда.

Начальник Ерофимов секим-башка».

Во-вторых, я увидел, что Ерофимов с утра потеет над составлением своего первого приказа населению Бугульмы.

— Товарищ адъютант, — обратился он ко мне, — как вы думаете, это будет неплохо? — Он взял перепачканный проект приказа и прочел:

«Всему населению Бугульмы

С сегодняшнего дня, взяв город Бугульму, принимаю власть над городом. Бывшего коменданта за неспособность и трусость отстраняю от должности и назначаю своим адъютантом.

— Превосходно! — одобрил я. — А что вы думаете делать дальше?

— Прежде всего, — ответил он с важностью, — я объявлю мобилизацию лошадей и велю расстрелять городского голову. Из буржуев возьму десять заложников и посажу их в тюрьму до конца войны. Потом проведу повальный обыск в городе и запрещу свободную торговлю. На первый день этого хватит, а завтра придумаю еще что-нибудь.

— Позвольте мне высказаться, — сказал я. — Я не против мобилизации лошадей, но решительно возражаю против расстрела городского головы. Он встречал меня хлебом-солью.

Ерофимов вскочил.;

— Вас встречал, а меня нет?!.

— Это дело поправимое, — сказал я и, присев к столу, написал:

«№ 2891. Действующая армия. Городскому голове Бугульмы

Предлагается Вам немедленно явиться с хлебом-солью к новому коменданту города.

Подписывая бумагу, Ерофимов добавил от себя: «Иначе вы будете расстреляны, а дом ваш сожжен».

— В официальных посланиях, — сказал я Ерофимову, — подобные вещи не пишут. Иначе оно будет недействительно. — И, переписав письмо в первоначальной редакции, я отослал его с ординарцем.

— Далее, — обратился я к Ерофимову, — решительно возражаю против заключения в тюрьму десяти буржуев. Такие вещи может решить только ревтрибунал.

— Ревтрибунал, — самодовольно сказал Ерофимов, — это мы. Город в наших руках.

— Ошибаетесь, товарищ Ерофимов. Что такое мы? Ничтожная пара — комендант города и его адъютант. Трибунал назначается Реввоенсоветом Восточного фронта. Разве вы хотите, чтобы вас поставили к стенке?

— Ну ладно, — со вздохом отозвался Ерофимов, — но повальный-то обыск в городе нам никто не запретил?

— На основании декрета от 18 июня сего года, — ответил я, — массовый обыск может быть проведен лишь с согласия местного ревкома или совдепа. Их у нас еще не имеется, так что оставим это дело на потом.

— Вы ангел, — сказал Ерофимов нежно, — без вас бы я влип как кур во щи! А свободную торговлю мы можем прикончить?

— Большинство из тех, кто приезжает сюда торговать, — объяснил я, — это народ из деревни, мужики, которые не умеют ни читать, ни писать. Надо научить их грамоте, тогда они смогут читать наши приказы и понимать, в чем дело. После этого можно будет издать, например, ваш приказ о мобилизации лошадей. Кстати, скажите мне, товарищ Ерофимов, почему вы так упорно настаиваете на мобилизации лошадей? Разве вы собираетесь реорганизовать свой полк в кавалерийскую часть? Так ведь для этого есть инспектор по формированию советских войск левобережной группы.

— Ей-богу, вы правы, товарищ Гашек, — сказал Еро-фимов со вздохом. — Что же мне остается делать?

— Учить народ грамоте, — ответил я. — А я пока что пойду поглядеть, как ведут себя ваши молодцы. Не затеяли ли они каких-нибудь глупостей и как расквартированы.

Я вышел и отправился бродить по городу. Партизанский полк вел себя образцово: никого не обижал, сдружился с населением, попивал чаи, варил пельмени, щи, борщ, делился своей махоркой и сахаром с хозяевами. Словом, все было в порядке. Я дошел до Малой Бугульмы, где помещался первый батальон полка. Там тоже была идиллия: пили чай, ели борщ и вели себя, как рыцари.

Вернувшись поздно вечером, я увидел на углу свеженаклеенный приказ. В нем стояло:

«Всему населению Бугульмы и уезда

Приказываю всем не умеющим читать и писать ликвидировать свою неграмотность в течение трех дней. Уличенные после этого срока в неграмотности будут немедленно расстреляны.

Придя к Ерофимову, я увидел у него городского голову. Кроме хлеба и соли, которые лежали на столе, голова принес несколько бутылок водки. Ерофимов был в хорошем настроении, обнимался с головой и закричал мне: