Анастасия Акулова - Из огня да в полымя

Некоторый покой мне дарил лишь лес. Молча укрывал даже от меня самой, не давая заплутать средь бесконечных троп, по которым я бегала, размазывая по лицу слёзы. Пустота. Это страшное слово. Хуже страха, боли, отчаяния. Иллюзорный покой, разъедающий изнутри, как медленный яд.

С течением времени пустота постепенно уходила. На смену ей пришла ненависть. Жгучая, всепожирающая, искренняя. К маминым силам, к людям, к инквизиторам. Я почти радовалась ей, потому что ощущая что-то, кроме пустоты, я, наконец, чувствовала себя живой.

Бессилие. Это жуткое чувство преследовало везде. Но я честно пыталась вернуть всё на круги своя — работать, помириться с отцом и ребятами… жить дальше. Вроде бы даже получалось. Вот только я уже не была прежней, и уже никогда не стану. Сломанную куклу можно починить, если от неё осталось хоть что-то. От меня не осталось ничего. Пришлось возводить заново все стены, разрушенные одним ударом. Но, в общем-то, спустя год жизнь текла вполне себе размеренно. Мы с папой научились сосуществовать с болью. Много к чему привыкает человек. По-прежнему вели хозяйство, папа лечил больных и раненных, а я помогала, надеясь когда-нибудь стать не менее учёной и искусной. Всё забыть, начать жизнь заново, притворившись, что всё ещё может быть хорошо. Так, как прежде.

В тот день, когда снова сломалась вся моя привычная жизнь, построенная с таким трудом и хрупкая, как хрусталь, мне как раз исполнилось четырнадцать. Я по-прежнему оставалась нескладной девчонкой, высокой, тонкой, как жердь, с едва намечающейся грудью, пышными секущимися рыжими волосами, потухшими зелёными глазами, тонкими бледными губами и смертельно-белой кожей, несмотря на то, что большую часть дня провожу на улице.

После маминой смерти мы не отмечали праздники. Лишь перед сном я вспомнила, что у меня день рождения, как-то безразлично отметив про себя этот факт. После тяжёлого рабочего дня в поле я буквально валилась с ног от усталости, и вскоре крепко уснула.

А когда пробило полночь, я впервые услышала Зов.

Шагая по мокрой от росы траве, я не чувствовала собственного тела. Совершенно. Это очень страшно — наблюдать за самой собой в прямом смысле со стороны. Если бы могла — закричала, но неведомая сила вела меня вперёд, по знакомым тропам, не дав ни единой возможности понять, что происходит.

Лихорадочно соображая, я могла прийти лишь к одному выводу. Случилось то, чего я боялась: во мне проснулись мамины силы.

«Дар, — говорила как-то она, отрешённо разглядывая огонь в камине, — Сила, дарованная не каждому. Она передаётся по наследству, через год или два после смерти предыдущего носителя. Сама магия — не злая и не добрая. Таковыми могут быть лишь деяния, в том числе и совершённые с помощью магии. Помни это, моя девочка. И никогда не слушай других, если станут зло плевать в спину».

При мысли об этом страх овладел мной ещё больше. Я не хотела быть ведьмой, боялась до одури, ненавидела эту силу — она многих привела к костру.

«Я слабая. Я не смогу. Не стану!..»

До сих пор помню тот страх, боль и ненависть к собственной сущности, вспыхнувшие в один миг. Бояться, не принимать саму себя, свою природу — это как минимум трудно.

Средь макушек высоких могучих деревьев, этих с любопытством разглядывающих меня зелёных лесных великанов, виднелся бледный диск луны. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем ко мне, наконец, вернулось ощущение собственного тела.

Было холодно. Я вышла босой, в одной сорочке, а студёный ночной ветер пробирал до дрожи. Помнится, я уже хотела ринуться бежать обратно домой, без оглядки, зарыться скорей под одеяло и забыть о случившемся, когда услышала за спиной отстранённый голос:

— Постой.

Вздрогнув и резко напрягшись, я словно наткнулась на невидимую стену. Шумно сглотнув, медленно, очень медленно повернулась…

Казалось, время замерло.

В воздухе, буквально в метре над землёй, легко, словно птица, парила женщина, на вид лет пятидесяти. Худая, с вытянутым овальным лицом, загорелой кожей, испещрённой сетью мелких морщин, с горделивой осанкой и распущенными, длинными чёрными волосами с вкраплениями седины.