Анастасия Акулова - Из огня да в полымя

Между тем глашатай, развернув небольшой пергамент, громко и с чувством прочитал приговор, словно стихи:

— Внимание, граждане Хагара! Сибилла Ангелетт тер Моран, пойманная многоуважаемым герцогом Кенигстоном, повинна в колдовстве, убийстве нескольких аристократов и наведении чумы на Арант, за что приговорена к немедленной казни — сожжению в очищающем пламени костра. Приговор вынесен верховным государственным судом, подписан его величество королём, оспариванию не подлежит и будет приведён в исполнение прямо сейчас.

Улюлюканье — радостное, поросячье — усилилось, из-за чего во мне вскипело желание сжечь эту серую жадную толпу, жаждущую чужих страданий, но сквозь все эти визгливые звуки отчётливо прозвенел смех. Каркающий, безумный. И все замерли.

— Недолго тебе осталось убивать женщин, богомерзкая тварь! — Зло выплюнула Сибилла, с ненавистью глядя на застывшего безэмоциональной статуей герцога, — Очень скоро ты за всё заплатишь. Скорее, чем думаешь.

— Хм, ну да. Тогда до встречи в аду. — Непринуждённо улыбнулся тот, дав знак палачу.

— Вот видишь, даже ты сам не сомневаешься, куда попадёшь. — Оскал Сибиллы теперь был поистине безумным, — Но Божий суд он не только после смерти, у Судьбы тоже свои весы. Может быть, никто об этом не узнает, будут продолжать считать тебя чуть ли не героем, однако это не помешает тебе однажды захлебнуться пролитой кровью. Клянусь.

Тот даже позы не поменял. В застывшем взгляде холодных равнодушных глазах не промелькнуло не то что страха или удивления — даже тени какого-либо чувства.

Не были бы вы так самоуверенны, господин герцог! Сибилла — пророчица… Хотя, быть может, это только злоба обречённой. Хорошо бы, если нет…

Факел поднесли, и пламя вспыхнуло, с невероятной быстротой подбираясь к жертве. Оно испускало едкий дым (наверное, эти идиоты сложили влажные ветки), заставляя всех далеко отпрянуть и закашляться. Оно уже лизало ведьме пятки, когда налитые кровью огромные глаза, скользящие по толпе, наткнулись на меня — словно в немой, и от того ещё более невыносимо отчаянной мольбе. Сердце в груди сделало невероятный кульбит и замерло, чтобы в следующую секунду пуститься в неконтролируемый галоп — столько боли, безысходности было в этих хорошо знакомых мне глазах…

Я незаметно кивнула ей, сильно прикусив губу, чтобы не вырвались царапающие горло, подступающие к глазам слёзы. Если бы я могла что-то сделать, хотя бы утешить, хотя бы сказать что-нибудь на прощание — отдала бы многое… Но и этой ничтожной радости все мы лишены.

А потом раздались первые крики — нечеловеческие, жуткие. От них кровь стыла в жилах, даже улюлюканья стихли. Сам воздух, казалось, вместе с раздражающим и без того покрасневшие глаза дымом напитался болью, а запах горелой человеческой крови окончательно сводил с ума, гнал. Всех, даже самых непривередливых и завзятых уличных зевак. По правде говоря, меня хватило ненадолго… Но даже убежав оттуда, я за километр слышала эти крики. И, верно, буду слышать всегда.

В ужасе, гонимая чем-то древним, как сама жизнь, я словно загнанный зверь мчалась по кривым улицам незнамо сколько — пока хоть чуть-чуть не пришла в себя. И первый же трактир, довольно неприглядный на вид, показался мне небесным благословением.

Пирующие там пьянчужки и прочие посетители не обратили на меня совершенно никакого внимания. Всё пропахло насквозь алкоголем и табаком, от чего я беспрестанно морщилась, хотя и старалась сдержаться.

— Дайте мне какую-нибудь комнату, согрейте воду. И недорогой ужин. — Без предисловий обратилась я к пожилой женщине с обрюзглым красным лицом и в опрятном чепце.

— Два золотых. — Так же кратко ответила та.

Отдав плату, я поднялась наверх по указанному маршруту, и только оказавшись в комнате почувствовала некоторое облегчение. Номер, конечно, не господский, но я и к худшему привыкла.

Наскоро вымывшись и поужинав, я без сил упала на кровать. Бездумно глядя в старый потолок, почему-то вспомнила некогда написанные мною же строчки, которые читала сёстрам в ночи у костра, и стала тихо-тихо, почти неслышно, шептать их сквозь слёзы, слегка дрожащим, но от того не менее проникновенным голосом — будто с болью и кровью, кусками отрывая от сердца слова: