Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

Греков зажмурился, пытаясь отодвинуться со стулом назад.

— Сиди смирно, ты дерьмо, а не градоначальник, — Икаев неожиданно сильно и звонко щелкнул Грекова по носу.

— Жулик!.. Разбойник! — плача и задыхаясь от боли, стыда и оскорбления, выговорил Греков, закрываясь от него рукой.

— Жулик — это ты, а я действительно разбойник, — подтвердил Икаев. — Ну, довольно, хватит. Окончим нашу приятную беседу, Митрофан Петрович, вернемся к делу, — миролюбиво продолжал он.

— Уйди, уйди к черту, грабитель! — бессильно прошептал Греков, даже не утирая обильно текшие по сморщенному лицу слезы обиды и негодования.

— Выдержки, характера вам не хватает, дорогой градоначальник, — не обращая внимания на обмякшего Грекова, продолжал Икаев. — Итак, приступим к делу. Так как после нашей дружеской беседы вряд ли нам обоим захочется продолжать дальнейшую высокополезную совместную службу, то я решил просить дать мне двухмесячный отпуск для приведения в порядок своего здоровья, подорванного трудами и неусыпными заботами на благо родины и начальства…

— Смыться вздумал, от большевиков бежите… мошенник, — не переставая плакать, со злорадством сказал Греков.

— Все мы мошенники, и я, и вы, и донской атаман, только я — откровенный, а вы — ханжи и трусы, играющие в благородство. А насчет большевиков — верно, угадали, дорогой Митрофан Петрович, не хочу я с ними встречаться, да и вам не советую. На одной веточке болтаться будем.

— Не дам отпуска. Награбил, наворовал, обобрал жителей, а теперь отпуск…

— Именно теперь и надо, дальше поздно будет. И вам советую: утекайте и вы, пока красные еще далеко. Они все припомнят, ничего не забудут.

— Все равно не дам отпуска, — прохрипел Греков.

— Дашь! Какой смысл не давать? Если меня под суд, то за мной пойдут еще некоторые большие, ох какие большие люди…

— Нет доказательств… Брехня… никто не поверит.

— Все поверят, весь Ростов чирикает, все знают, только случая ждут. Так вы уж лучше, Митрофан Петрович, не создавайте им этого случая, не облегчайте дела. Да и вам лучше: уеду я, валите тогда гамузом все на меня. Я ведь не из обидчивых, как-нибудь вынесу, переживу. А если по-другому избавиться захотите — ничего не выйдет. Во-первых, в пять адресов пойдут письма со всеми фактами и доказательствами нашей совместной деятельности «церкви и отечеству на пользу», как говорили в школах гимназисты, а во-вторых, вы даже и не заметите, как какой-нибудь «неизвестный» из моих головорезов; всадит в вас несколько пуль из нагана. Вы знаете меня, да и я знаю вас, поэтому давайте лучше кончим по-хорошему.

— А как же с конями? Ведь атаман требует расследования, — уже не противясь, сказал Греков. Он очень хорошо знал своего собеседника, чтобы беспечно отнестись к его «дружеским» советам.

— Полноте, дорогой начальник, мне ли учить вас! Ведь вы когда-то называли меня гением и Наполеоном, я таков и есть, но, оговариваюсь, только в делах, где пахнет, порохом и…

— …разбоем, — успел вставить Греков.

— Ехидная вставка. Я хотел сказать — кинжалом, но по сути это один черт. Пускай будет «разбоем», а вот по части безгрешных интендантских жульничеств, вроде надувания казны на самане, овсе и дохлых кобылах, как талантливо делал ваш приятель есаул Шорохов, я, сознаюсь, профан. Тут уж вы и гений и Наполеон. Подумайте сами, здесь ваш огромный административный опыт хапания поможет вам…

Греков сердито глянул на Икаева, но промолчал.

— Что, например, если вы ответите атаману, что никакой купли-продажи не было, а была лишь передача больных сапом немецких коней, для того чтобы мы их экстренно уничтожили? Ветеринарный врач за некоторую мзду подпишет акт, вы его препроводите в Новочеркасск, и все будет закончено.

— Знаете, что я вам скажу? Куда уж покойному Шорохову до вас, вы и здесь на своем месте.

— Чему не научишься под вашим руководством, дорогой Митрофан Петрович! Ну, подписывайте приказ об отпуске, и давайте помиримся, а я, в знак примирения и искренней к вам любви, подарю золоченый кавказский набор, седло и шашку, настоящую гурду, всю в серебре, золоте и черни. Идет? — Икаев протянул руку все еще ошалело глядевшему на него Грекову.

Греков пожал ее и отвернулся.

— Итак, снова друзья. Прошлое забыто, и восстановлен мир. Оставлю вам, дорогой Митрофан Петрович, рапорт о болезни, отдайте в приказе. Через день-другой зайду прощаться и кстати занесу обещанные подарки. До свидания! — делая небрежный поклон, сказал, уходя, Икаев и добавил уже от самых дверей: — А от большевиков все-таки бегите, пока не поздно.