Хаджи-Мурат Мугуев - Господин из Стамбула. Градоначальник

Атаман вытер шелковым платком вспотевшее лицо и оглядел зал. Бородатые, чубатые люди в погонах и с крестами на синих донских казакинах, яркие лампасы; немногочисленные штатские костюмы, три-четыре лысины — это представители буржуазии Парамонов, Король, Леонов… За ними блестят золотые погоны офицеров… Потом опять чубы и широкие седые бороды стариков. Молодежи мало. Молодые или в полках, или… у красных. В ложе сидят немцы. За их наваченными мундирами с широкими плечами виднеется голова Грекова. Атаману вспомнились жалобы, которые сыпались дождем из Ростова, на нового градоначальника и в особенности на его помощника Икаева.

«Надо с ним серьезно поговорить об этом горце, компрометирующем нас перед союзниками», — подумал Краснов и покосился на левую боковую ложу, в которой сидели немецкая миссия и генералитет. Атаман сжал свои тонкие сухие губы.

Майор Бенкенгаузен сквозь монокль внимательно оглядывал донских представителей.

— Итак, дорогие братья казаки и вы, иногородние сыны великой России, донской атаман ждет вашего слова.

В зале прошло движение, голоса зашумели. Высовываясь из ложи немцев, Греков на виду у всех широко перекрестился и истошно закричал:

— Утверждаем! Чего уж там! Всем сердцем! Всей кровью! Веди нас! Веди, атаман родимый! — И, задевая грудью голову отодвинувшегося в сторону Бенкенгаузена, неожиданно громко запел:

Всколыхнулся, взволновался православный тихий Дон…

Скрытый на хорах оркестр бурно грянул донской гимн. Депутаты вскочили с мест и, продолжая петь, стали аплодировать Краснову. Немцы, выжидательно помедлив, также поднялись со своих мест.

— Митрофан Петрович, голубчик мой, а ведь я серьезно недоволен вами, — ласково улыбаясь Грекову и держа его за борт мундира, сказал Краснов.

— Мною? Господи Иисусе! — удивился Греков. — А за что, за какие грехи, уважаемый Петр Николаевич?

— Жалобы… Отовсюду жалобы… Да не на вас, конечно, а на этого вашего кавказца, Икаева. Вы, батюшка, будьте с ним осторожней. Хоть он и штаб-офицер русской армии, но типичный головорез.

Греков выжидательно смотрел на атамана.

— Мало того — ходят слухи о каких-то взятках, деньгах, убийствах, и актриса одна ко всему примешана…

Градоначальник неожиданно повернулся и, оставив на полуслове говорившего с ним атамана, вышел в переднюю. Краснов смолк и удивленно посмотрел на закрывшуюся за Грековым дверь. Он не знал, как поступить ему: обидеться или же немедленно вернуть градоначальника.

— Что с ним? С ума, что ли, сошел, или желудок у него не вовремя заработал? — оглядываясь на безмолвно стоявшего в стороне адъютанта, пожимая плечами, сказал Краснов.

Офицер улыбнулся. Дверь широко распахнулась, и в нее размеренным солдатским шагом, вытягивая носки, как на параде, вошел Греков, но уже одетый в шинель, при шашке и в фуражке, из-под которой свисал рыжевато-седой чуб. Четко ступая по паркету атаманского дворца, он грузно подошел к Краснову и, быстро вскидывая руку под козырек, хриплым, чужим голосом произнес:

— Ваше высокопревосходительство! Настоящим имею честь просить о немедленной моей отставке с поста градоначальника городов Ростова и Нахичевани, а также о предании меня военному суду на предмет лишения чинов и орденов, присвоенных мне в бозе почившим российским императором.

Широко открыв рот, атаман в изумлении глядел на застывшего перед ним Грекова.

— Ни-чего не понимаю… Вы что, дорогой Митрофан Петрович, нездоровы, что ли? — участливо и не без тревоги спросил атаман.

— Ваше высокопревосходительство! Здесь нет Митрофана Петровича Грекова. Перед вами полковник Донской армии, градоначальник Ростова, подозреваемый своим атаманом в недостойных офицера делах, а поэтому требующий предания его военному суду, — снова повторил Греков. Его голос дрогнул, и в мутных старческих глазах блеснула слеза.

Краснов растерялся и обмяк.

— Побойтесь бога, Митрофан Петрович, что вы говорите! Что вы только такое изволили выдумать? — смущенно забормотал он. — Да что, я не знаю вас десятки лет, что ли? Откуда вы все это взяли? Я же говорил об Икаеве. Какое это имеет отношение к вам?

— Ваше высокопревосходительство! Если провинился в чем-либо мой непосредственный помощник, то я должен целиком отвечать за него. Это истина, которой я всегда руководствовался. Если войсковой старшина Икаев виноват, то прежде всего прошу судить меня за то, что я был слеп, глуп и недогадлив. — Греков вытер глаза и высоким, звенящим голосом договорил: — Но… войсковой старшина Икаев честнейший, неподкупнейший человек. Это наиболее порядочный джентльмен, какого я когда-либо встречал в своей жизни. Я целиком отвечаю за него. Вся вина его лишь в том, что он искренне любит Россию и ненавидит жидов, большевиков и инородцев.