Говорил Киров, не торопясь, стараясь, чтобы все сказанное им запоминалось, было предельно ясным. И многое, над чем еще вчера не задумывались Избасар, Кожгали и Ахтан, обретало для них от слов Кирова особое значение.
Ахтан, например, никогда не бывал в Баку и Грозном, никогда не интересовался ими, а сейчас, стоя у карты, остро переживал, что эти города находятся у Деникина, что там, вдобавок ко всему, хозяйничают англичане, что нефть оттуда взять нельзя. И с каждой минутой он убеждался все больше, что надо обязательно, как говорит Киров, пробраться под видом рыбаков в Ракуши. Такого же мнения был и Избасар Джанименов.
Только Кожгали даже подумать боялся о море. Он совершенно не переносил качки, пусть самой маленькой. Стоило ему представить себя в лодке, как у него обрывалось и падало куда-то сердце. Уже сейчас.
— А остальное вам объяснит товарищ Брагинский, где предстоит побывать, кого встретить, как разузнать и что. Он в этих делах у нас знает толк, — сказал Киров, сел в сторонку и приготовился сам слушать.
— Ты, — Ахтан тронул пальцем Брагинского, — спрашивал, где еще рыбака взять?
— Троим будет трудновато управляться с рыбницей. Путь-то предстоит большой.
— И даже не троим. Он ведь не рыбак, — показал на Кожгали Киров.
— Есть ловец. Мазо зовут. В нашей роте он. Обрадуется, если позовем.
Киров и Брагинский переглянулись.
— Почему обрадуется?
— Человек такой, трусить не будет.
— Он кто? Латыш?
— Латыш, может. Его спросить надо. Матросом был, ловцом был, Гурьев, говорит, хорошо знает.
— Про Гурьев-то как с ним разговорились?
— Свои места, вот и говорили.
— Что же, я побеседую с ним. Выясню, что он за человек. Нам нужны для этого дела очень верные люди. Слышали, какое важное для всей республики задание выполнять вас посылаем? От самого Ленина оно.
— Мазо наш. Давно в партию записался. Вот какой верный человек. Большевик, — еще раз восторженно подтвердил Ахтан, поморгав вначале удивленно глазами.
Брагинский улыбнулся.
Было уже далеко за полночь, когда Избасар, Ахтан и Кожгали вышли из кремля.
Оказывается, все время, пока они были там, лил дождь. Он только что перестал, но крыши домов еще продолжали шуметь водосточными трубами. Было темно и тихо. Город спал, будто не зависела больше от него судьба Прикаспия и Северного Кавказа, Азербайджана и Грузии, Армении и Черноморья. Спали в своих удобных постелях крупные рыботорговцы, промышлявшие скотом калмыцкие воротилы, ринувшиеся сюда со всех концов России, бывшие фабриканты и заводчики, бывшие офицеры, мечтающие через степи пробраться на Кавказ, где добровольческая армия Деникина готовилась к победоносному шествию на красную Москву.
Спали и верные защитники Астрахани — рабочие судоремонтных заводов «Норен», «Братья Нобель», «Кавказ и Меркурий», спали бондари, рыбаки, красноармейцы потрепанной в боях одиннадцатой армии, матросы.
Не спали только патрули, дежурные частей, вахтенные на кораблях. Не спали еще люди в астраханском кремле. Там продолжал гореть свет.
Избасар свернул на Московскую и пошел вдоль набережной Кутума. Небо очистилось, скатились за Волгу тучи, и мокрые крыши отдавали глянцем. Пробитый купол церкви Ивана Златоуста собирал на себя сочные, как бы обмытые ливнем звезды.
Ахтан легонько толкнул в бок Кожгали. На этом месте, между земляным мостом и канавой, недавно во время боев с астраханским казачеством, поднявшим белогвардейский мятеж, Кожгали уцелел просто чудом. Снаряд врезался в землю у его ног и не разорвался.
— Не забыл?
— Нет, — повел плечами Джаркимбаев. А Избасар все прибавлял и прибавлял шаг, укорачивая расстояние до казармы смежными переулками и пустырями. И не сверни он у Татарского базара на Никольскую, возможно бы столкнулся лицом к лицу с Яном Мазо. А может быть, и разминулся бы с ним. Мазо при появлении прохожих заходил в подворотни и пережидал. Наконец он словно растворился в тени аккуратного, стоящего в глубине улицы особняка.
Частенько отлучался по своим делам за последнее время Ян Мазо в город. Перед этим он обычно говорил дневальному или отделенному:
— Сбегать ненадолго требуется, поглядеть, как там она, — и уходил.
В роте знали, что Анита Клява, жена Мазо, жила в Астрахани в прислугах у зажиточных людей. Он кое-кому показывал особняк, где ей приходится гнуть горб на богатеев. В этот раз Мазо вышел из особняка нескоро, затягиваясь на ходу цигаркой. Он еле слышно поносил кого-то изощренно и долго.
Читать дальше