Павел Автомонов - Ледовый десант

— На выбор, капитан! — засмеялся Эккариус. — На каком языке ты хочешь, чтобы считали удары? На русском? Французском? Английском? Польском? Чешском?.. Или, может быть, на японском?.. К сожалению, узников-японцев у нас нет. Китайцев тоже… Сегодня двадцать пятое августа. Следовательно, получишь двадцать пять ударов. Молчишь? Гм… Тогда мы приведем сюда интернациональную команду из двадцати пяти человек. Каждый арестант будет считать на своем языке. Действительно — идея! Интернационализм в действии! Ха-ха!

Через несколько минут появилась группа узников. Эккариус, выпятив живот, прошелся перед ними.

— Будете петь «Интернационал»?.. Гм… Не будете? Среди вас есть еще и английский лорд, чешские торговцы и французские ростовщики. Этот русский — интернационалист. Он хочет, чтобы вы все считали удары. Если кто ошибется, тот сам получит двадцать пять штрафных ударов. Итак, начали!

Боль в руках стала не такой резкой. Но спина… Будто по ней прошелся огонь — раз, другой, третий… А потом Александр перестал считать удары.

Охранники отвели Русанова в тюрьму «Целленбау». Там его передали тюремщику Паксу, которого гитлеровцы посадили как политического преступника, одновременно он исполнял обязанности вахтмана.

Пакс сочувственно относился к Русанову. Да и не только он. До него надзирателем камеры № 5, в которой сидел Русанов, был Отто Гопман, старый немец. Он был коммунистом. Восемь лет мыкал горе в фашистских концлагерях. Гауптштурмфюрер Эккариус, пронюхав о дружеских отношениях Русанова с Гопманом, перевел немца на завод, а к камере Александра приставил старого, молчаливого, всегда с понурой головой Пакса.

Пакс был членом подпольной организации, как и Отто Гопман. Русанов это знал. Но что может сделать подполье в таком аду? Разве что подбодрить слабых духом? Побег же здесь невозможен.

«Зачем такая жизнь?» — сказал однажды сам себе Александр. Его взгляд скользнул по зарешеченному окну, над которым свисала штора, ее опускали во бремя воздушной тревоги. Оторвал шнур. Штора упала на пол. Намотав на руки шнур, он попробовал его на прочность. Потом привязал один конец к решетке, а из другого сделал петлю.

«Все! Конец всем мукам! Иного выхода нет!» — в отчаянии подумал Александр и накинул петлю на шею.

Но гауптштурмфюрер был опытным садистом. Он знал, что капитан Русанов может наложить на себя руки. Поэтому не спускал с него глаз. Распахнув дверь, Эккариус вбежал в камеру, перерезал ножом шнур.

— Так, капитан, не годится! Не лишайте меня приятных бесед с вами. Пакс! Принеси сейчас же капитану горячего супа с «перчиком».

С этого дня Эккариус и следователь Вольф решили подсыпать в еду Русанову наркотики для поднятия тонуса после физических истязаний.

И на этот раз капитан Русанов вернулся с «особой обработки» по методу гауптштурмфюрера Эккариуса, еле переставляя ноги. В камере он упал на откидную койку и застонал. Лицо его было бледным, щеки глубоко запали, а когда-то оно горело румянцем, здоровьем.

Вошел Пакс.

— Принес вам супу с «перчиком», — сказал он грустным голосом. — Хотел заменить, но не смог. За мной следят.

— Давай. С «перчиком» так с «перчиком», — облизал потрескавшиеся губы Александр.

— Я в тюрьмах уже более пяти лет, — вздохнул Пакс. — Всего насмотрелся, сам пережил немало. Но не помню, чтобы палачи с такой педантичностью ломали человека физически, а потом поддерживали его «морально» наркотиками. Почему они вас так мучают? Вы же в Гитлера не стреляли?

— Не знаю, Пакс. Наверное, я кому-то из высоких чинов гестапо понравился. Может, кто-нибудь из них проиграл меня в карты? Может, кто-то поспорил, что заставит меня сказать то, что хотят услышать? Откуда мне знать! Одно ясно — что убивать, как других, меня еще не хотят. Я, между прочим, уже привык к их маку, который подсыпают в еду. Очевидно, это зелье и удерживает меня на ногах.

— Плохи ваши дела, капитан, — покачал сочувственно головой старый Пакс.

— Верно. С этим пора кончать! — кивнул Русанов.

— С чем кончать? — не понял его Пакс.

— Ну вот с этим супом.

— Так ведь вам другого не дадут.

— Иди, Пакс, а то тебе еще влетит за разговоры со мной.

Пакс вышел, запер на засов дверь.

Русанов стал хлебать теплую бурду. Он знал, что эсэсовцы подсыпают в еду наркотики перед допросом. Надеются, что если не помогут развязать язык физические истязания, то это сделают наркотики. Зелье действительно поднимает настроение. После такого супа хочется говорить, сочинять стихи.