Элизабет Гилберт - Жизнь в лесу. Последний герой Америки

И я рассказываю ему обо всем. А однажды – потому что я просто не могу не коснуться самого сокровенного в жизни людей и не сказать вслух то, о чем принято молчать, – я сказала:

– У него все в порядке, мистер Конвей, но ему очень не хватает вашего одобрения.

– Чушь.

– Не чушь. Правда.

– Он со мной даже не разговаривает, – возразил мистер Конвей. – Я не знаю, что происходит в его жизни. Кажется, он не хочет иметь со мной ничего общего.

И правда, два Юстаса редко общаются, а видятся и того реже. Рождество один раз в год – этим двоим этого вполне достаточно для общения, к тому же Юстас-младший терпеть не может ночевать в доме родителей, потому что ненавидит общество отца. И всё же однажды, весной 2000 года, Юстас вернулся в Гастонию и остался у родителей на ночь. Появление Юстаса на пороге отчего дома в середине мая, не в праздник, будучи чрезвычайно необычным явлением, буквально потрясло его родителей. Но Юстасу надо было заехать на лесопилку недалеко от Гастонии, вот он и решил заглянуть на ужин. Я отправилась с ним.

Подъехав к дому – дому, в котором Юстас прожил худшие годы своей жизни, – мы увидели, что отец Юстаса склонился над старой газонокосилкой – маленькой, из тех, что надо толкать, помятой и проржавевшей. Юстас вышел из грузовика и улыбнулся.

– Что там у тебя, пап? – спросил он.

– Вчера катался на велосипеде и увидел, что кто-то выбросил газонокосилку, – ответил Юстас-старший. – А она ж совсем как новая!

– Серьезно? Вот эту газонокосилку кто-то выбросил?

– Вот идиоты, да? Отличная машина.

– Выглядит замечательно, пап. Просто супер.

На самом деле газонокосилка выглядела так, будто ее достали со дна пруда.

– А она работает? – спросил Юстас.

– Естественно.

– Вот это да!

Прежде я никогда не видела Юстаса с его отцом вместе. За все годы нашего общения это была их первая встреча, при которой я присутствовала. Не знаю, чего я ожидала, но уж точно не того, что наблюдала. Юстас стоял, облокотившись на капот грузовика, и весело улыбался, нахваливая спасенную отцом газонокосилку. А тот весь сиял, с восторгом демонстрируя сыну свою находку.

– Гляди, сын, вот тут ручка сломалась, а я приварил сверху металлическую нашлепку – и теперь всё работает!

– Молодец.

– А тебе на Черепашьем острове она не пригодится?

– Знаешь что, пап… Ей нашлось бы применение. Мотор я бы вытащил и использовал для чего-нибудь другого, а остальное разобрал на запчасти. Или пользовался бы ей так, или отдал кому-нибудь из соседей… Было бы здорово. С радостью ее заберу. У меня вещи не пропадают, ты же знаешь.

Через минуту счастливые отец и сын грузили газонокосилку в кузов грузовика.

Знали бы вы, какой ужин ждал меня в Гастонии в тот день! Двое Юстасов весь вечер перешучивались. Казалось, они больше никого вокруг не замечали. Никогда не видела мистера Конвея в таком бодром настроении, да и Юстас был на высоте. Готова поклясться, они ломали комедию передо мной, пытаясь показать, какие они шутники! У них сияли глаза. И у меня разрывалось сердце, когда я видела, как отчаянно им хочется заслужить одобрение друг друга. Уж лучше бы они подрались. Они тянулись друг к другу так же, как верная собачка бежит к хозяину.

Они наперебой вспоминали любимые семейные байки. Юстас уговорил отца рассказать, как однажды тот сильно порезал ногу и так взбесился из-за того, что в приемной больницы его игнорировали медсестры, что лег на пол перед их стойкой и отказался двинуться с места, пока его не проводят к врачу. Потом Юстас стал вспоминать свои приключения на Аппалачской тропе, а мистер Конвей весь обратился в слух; улыбку на его лице вызвал тот случай, когда Юстаса до такой степени измучила жажда, что он бросился пить из вонючей лужи, в которой лежал гниющий труп енота и «плавали синие куски гнилого мяса». Мистер Конвей ахнул, словно живо представил эту сцену.

– Ну кто еще способен на такое! – воскликнул он.

После ужина Юстас с отцом пошли во двор осматривать куст остролиста, который нужно было пересадить. Стоял теплый южный вечер, и солнце висело так низко над перистыми облаками, что воздух подернулся золотистой дымкой. Отец и сын стояли во дворе, сунув руки в карманы, и обсуждали судьбу остролиста. Вдруг раздалось птичье пение – длинная, мелодичная трель. Старший и младший Юстасы, как актеры по указке режиссера, одновременно посмотрели вверх.

– Кто это был? – спросил Юстас. – Пересмешник?

Мистер Конвей покачал головой: