Сергей Пясецкий - Любовник Большой Медведицы

Ванька Большевик, облизывая пухлые губы, рассказывал:

— Баба, говорю вам, хлопцы, как из бетону литая. Нигде не ущипнешь. Леща дашь по… — аж звенит! Бедро зацепишь — искры летят! Э-лек-три-чест-во, о!

— Холера! — выговорил Фелек Маруда.

Юлек только головой крутил и глаза широко открывал.

Рядом из норы в сене, как из-под земли, показался Болек Лорд, сощурился насмешливо. Ванька же, его не видя, заливался дальше: «Тело, скажу вам, хлопцы, ну как алебастр». Чмокает и гладит ладонью воздух.

Тут Болек не выдержал и встрял: «Тьфу, пся крев, алебастер. Пятки в цыпках, навоз меж пальцев, колени как наждак. И смердит от нее на полверсты, а он, тоже мне: алебастер. Тьфу, тьфу!»

— А тебе-то что?

— А ничего! Нашел, тоже мне, слушателей и пошел вешать!

Начали спорить и вовсю костерить друг друга.

Я встал, обул сапоги, подошел к ним. Спросил Славика: «Где Юзек?»

— На хутор пошел.

— Бомбинку нашу навестить, — добавил Лорд.

— Цыцки ей поразмять, — не отстал Ванька Большевик.

— Долго еды не приносят, — сказал неожиданно Фелек Маруда.

— У этого всегда жрачка на уме, — огрызнулся Лорд.

— Рот, что скребок, все подберет, — вставил Щур.

Зажгли папиросы и осторожно, чтобы не зажечь ненароком сено, начали курить. Вскоре повылазила из нор и прочая братия. Потягиваясь и зевая, подсели к нам. Не хватало только жида Левки и Юзека.

Щур достал из кармана колоду и предложил перекинуться в «шестьдесят шесть». Бульдог расстелил на сене свою куртку подкладкой кверху, начали играть. К ним присоединились Мамут и Ванька Большевик. Лорд тем временем принялся важно и серьезно обучать Юлека, как охотиться без ружья на зайца.

— Значит, покупаешь пачку табаку и раненько, пока зайцы спят еще, обходишь поле и на каждом камне сыплешь немножко. Заяц, он с утра проснется, потянется, лапкой за ухом почухает и побежит, как собака, по нужде. К камню подскочит, принюхается, тут-то табак ему в ноздри и залезет. Он, бедняга, как чихнет! Лбом о камень — бац! И на бок. А ты утречком идешь и только собираешь их в мешок.

— Ну врешь!

— Вру? Да под судом мне быть, если вру! А на медведя вовсе по-другому охотятся, и по осени только, когда листва с деревьев опадает. Берешь, значит, ведро клею и идешь в лес, где медведь. Листья клеем смазываешь, а сам в кусты ховаешься. Медведь идет: топ-топ, топ-топ. Листья ему к лапам и приклеиваются. Все больше и больше, в конце концов столько собирается, что он и с места сдвинуться не может. Тогда выходишь из кустов, вяжешь его, на воз — и домой!

— Ну, еще один чудило объявился, — не удержался Щур.

— Не просто чудило, а пан Чудило! — заявил Болек.

— Такой пан на соломе спит и зубами блох ловит!

Опять началась сварка. Но вижу, не по злобе, а так, время убить.

Около полудня в сарай зашел Трофида. Веселый — наверное, уже подпил малость.

— Ну, братва, вали сюда! Сейчас подхарчуемся.

Мы слезли с сеновала на ток.

— Как там товар? — спросил Лорд Юзека.

— Сейчас явятся «носчики». Левка там с ними. Бомбина жратву варганит.

— Как ты, тисканул ее хоть? — спросил Ванька.

— Да на кой мне такая… шалава!

Снаружи послышались шаги, и вскоре в сарай вошла, ступая на удивление легко, рослая крепкая молодка лет тридцати пяти. Вид имела расфранченный и духами от нее пахло на весь сарай. Платье, короткое донельзя, плотно обтягивающее объемистые формы, на ногах — шелковые, телесного цвета чулки.

— День добрый, хлопцы! — объявила зычно и весело, открывая в улыбке ладные белые зубы.

Мы поздоровались. Ванька Большевик подскочил, забрал из рук две большие корзины. Поставил на ток и попробовал обнять молодку шутливо. Та тыцнула кулаком в грудь, да так, что аж с ног полетел.

— О так ему! — похвалил Юзек.

— Что, и самому досталось? — спросил его Щур.

Бомбина рассмеялась. Оглядела нас, посмотрела на меня. Повернулась к Трофиде.

— Этот новенький?

— Так… свой хлопец.

Кивнула и вышла из сарая, нарочито качая бедрами.

— Ну и баба! — сказал Ванька мечтательно. — Прям тюфяк!

— Это ты тюфяк, — отозвался Щур. — А она — кобыла!

Хлопцы разгрузили корзины. Были там большая кастрюля жаренной с салом яичницы, чугун тушеной с мясом капусты, стопка горячих блинов, три буханки хлеба, большой кус грудинки.

Трофида вынул из схрона из угла сарая три фляжки спирту и разбавил его водой из большой дубовой кади, стоявшей у ворот. А Лорд тем временем нарезал своим выкидняком толстые лусты хлеба.

Мы принялись есть и пить водку. Уплетали за обе щеки, как автоматы. Быстрее и больше всех ел Фелек Маруда. Мясо жрал, сопя, чавкая и чмокая, облизывая жирные пальцы то на одной, то на другой руке.