Гай Себеус - Летающая голова

Этот обтрёпыш, босой, весь в клочьях нависавших на глаза грязных волос, сперва весьма развлёк её, жонглируя различными предметами. Вазы и яблоки, серебряные ножи и кубки то зависали в воздухе, то исчезали; то вдруг он вынимал их из своих обтрёпанных рукавов! Приходилось только надеяться, что вынимал всё, что запрятывал.

Но когда Кора, бросив ему одну за другой три золотых монеты, подняла уж костистую лапку, чтобы дать знак: «Довольно! Можешь удалиться!» – грязнуля замер, уставившись в пол. Потом выколупнул из-под своих ног, прямо из дворцового мозаичного пола, три небольших, с ладонь, плоских камня, выпиленных из розового песчаника. И, чуть помедлив, потребовал за них ещё три золотых монеты.

Золотых монет было не жалко, у Коры их было много, но её обуял дух противоречия.

– Три золотых за испорченную мозаику? Ты в своём уме, бродяга? – по-хозяйски вознегодовала химера.

– Письмена на этих камнях для тебя дороже трёх золотых, – прозвучал вкрадчивый ответ. – Если, конечно, тебя интересует судьба мужа, собственная судьба и судьба твоего народа. И поторопись, пока ещё не поздно.

– Что там может быть на этих камнях? Никакие это не письмена, а просто природные извилины! – Кора ходила по этим полам сотни раз, но не всматривалась. Голова её всегда была посажена высоко.

Но бродяга твердил, что на её полах отыскал самое настоящее предсказание. Которое теперь она должна купить у него, раз не умеет видеть сама. Кора была озабочена ожиданием сводок от мужа и не придала значения неблагозвучным завываниям этого глупца.

Тогда он дохнул и сжёг у неё на глазах один из камней. Прямо на ладони. А пепел стряхнул на пол.

– Это была судьба твоего мужа!

Кора фыркнула.

– Вот болтун, пустомеля! – но не могла не оценить мастерство фокусника: сжечь камень мог каждый, почти каждый стрикс, но не в любое время и не в любых условиях. А этот даже речи не замедлил!

За толкование двух оставшихся камней чумазый потребовал ту же цену, всё те же три золотых монеты. Она, медля, всё же отказалась, но на этот раз, не отрывая взгляда от странного гостя. Нарастающая тревога птичьим когтем цокала по стеклу.

Грязнуля вздохнул с глубочайшим сожалением, результатом чего стал не просто обугленный, а спёкшийся второй камень. С безвозвратно утраченной вязью таинственного рисунка.

– Раз тебя не интересует собственная судьба…

Ей захотелось напрочь отбросить мысли об изяществе и убить его!

За оставшийся камень фокусник потребовал первоначальную цену: три золотых.

– Судьба твоего народа! Неужели не стоит такой цены?

Не дыша, Кора приблизилась, пытаясь разглядеть его, бродяги, породу: человек или нелюдь? Тогда тот ещё глубже запрятался в свой капюшон.

Но когда уходил, получив свои три золотых, Кора заметила мелькнувшие в распахнувшихся полах плаща длинные седые пряди. Или ей почудилось?

Камень Кора оставила в тайнике своего покинутого розового дворца, не успев расшифровать путаную вязь рисунка. Отчётливо проступал лишь контур крылатого змея с волчьей головой да что-то, похожее на череп. Но как это трактовать, было непонятно. Пришлось даже пожалеть, что со злости отказалась от помощи бродяги. Стриксы сами умели пророчествовать и давать мудрые советы. Тем и славились. Но они не умели пророчествовать себе.

Потому что мудрому ответу должен был предшествовать правильно заданный вопрос. Этим даром стриксы были обделены. Талант задавать вопросы Создатели оставили людям.

По мнению Пирита, дорога отняла неоправданно много времени.

Но он вынужден был считаться с капризом своей спутницы. Привычная для юнцов-таганов скачка намётом – неприемлема была для сохранения её царственной осанки. Да и старый стрикс, этот преданный дуралей, начинал шипеть и кидаться под копыта, как только Пирит пытался прибавить шагу.

Кучу времени заняла церемониальная возня старикана с бурдюками и кувшинами: чтобы не вспыхнуть, стриксам жизненно необходимы были периодические омовения! А омовения Коры сопровождались таким количеством приседаний и поклонов со стороны двух её слуг, что даже по неподвижному лицу Пирита начали перетекать волны гневных морщин.

Не улучшала настроения и необходимость окорачивать прыть буйных приятелей, торопившихся в Таган, чтобы как можно скорее насладиться честью и славой завоевателей. Избавиться от этих торопыг, отпустив их вперёд, тоже не получалось: у Пирита не проходило ощущение, что за ними на протяжении всего пути кто-то следит. Пириту удавалось даже пару раз боковым зрением заметить какое-то мелькание. Но как только он, уставившись в подозрительную точку, ожидал разрастания опасности, всё оборачивалось ничем.