Мила Менка: Чучельник. трилогия

– Йоган! Йоган! – ещё громче крикнул я.

– Толкайте две-е-рь… – послышалось как из преисподней, – …крети-и-н…

Я пнул ногой прямо по отполированной поверхности, и дверь стукнула монаха по лбу.

– Это вам за кретина, – улыбнулся я и хотел зайти, но монах, потирая ушибленный лоб, вытянул руку вперед:

– Стойте на месте! Это ловушка! Зайти – просто, выйти отсюда самому – невозможно!

Сильная пружина уже бесшумно давила мне в спину. Я поспешил выйти и придержать её. Моему взору открылась страшная картина: у стены, на деревянной подставке, стояла женщина в черной полумаске, из-под которой блестели глаза. У её ног сидели два полуистлевших мужских трупа. Я едва не уронил факел.

– Боже, упокой души несчастных детей твоих! – сказал монах, крестя троицу.

Женщина была как живая – на ней было белое когда-то, а теперь посеревшее от пыли платье, отделанное изящными кружевами. Кожа на лицах мужчин ссохлась, обнажив зубы, из-за чего казалось, что они беззвучно смеются над нами.

Монах подошел к женщине и, сняв с неё маску, отпрянул: свет факела отражали два крупных изумруда, вставленные в запавшие глазницы. Это было чучело!

– Господи, спаси и помилуй!

Монах поспешил выйти из комнаты, задев меня.

Я посветил на дверь: изнутри она была такой же гладкой, как и снаружи. Несчастные тщетно пытались открыть её… Я отправился вслед за братом Йоганом.

Мы спустились вниз и вернулись назад, к центру галереи, откуда и начали своё путешествие. Нам предстояло изучить левый рукав замка, но воздух в ловушке был такой зловонный, что мы почли за благо прежде выйти наружу – вдохнуть свежесть ночной прохлады. К тому же мне было интересно, как там верный Брут.

Брут сидел снаружи и, едва завидев нас, бросился навстречу с радостным лаем. Весь его вид говорил: «Наконец-то домой! Побежали из этого ужасного места!» Но каково же было его разочарование, когда мы с Йоганом опять пошли в дом.

– Идём с нами, Брут! – позвал я. Но пес, жалобно взвизгнув, спрятал морду между лап, и остался лежать, глядя на меня глазами, в которых была вся скорбь мира.

Вдохнув свежего воздуха, мы почувствовали себя лучше.

– Сейчас бы глоток доброго вина из подвалов Папы Римского! – вздохнул монах, и я согласился с ним.

– Вино из подвала Папы вряд ли, но вполне приличное пиво и вкуснейшие колбаски мне обещали! Я приглашаю Вас. Вы ведь разделите со мной трапезу, брат Йоган?

Монах поднял глаза к небу и развернул ладони кверху – и пробормотал:

– Если Господу будет угодно оставить нас в живых, охотно! На всё Его воля…

Мы вернулись в галерею.

– Интересно, какие мерзости скрывает эта стена? – монах провел ладонью по стене с нишами – она образовывала правильный полукруг.

– Есть лишь один способ проверить это, – сказал я.

Монах то и дело охал, читая надписи под нишами, но вазы я больше не бил, и так все было подписано: легкие, печень…

Вдруг монах остановился у очередной ниши и прочел:

«Сии глаза были лживы, но они сохранили свет невинности».

В сосуде, несомненно, находились те самые глаза, место которых заполнили драгоценные камни… Я вздрогнул, вспомнив лицо покойницы.

Мы уже почти дошли до лестницы, когда с улицы раздался жуткий вой моего пса. Я побежал назад.

– Брут! Брут! Ко мне!

Я выскочил на широкое крыльцо и нашел пса, лежащего у колонны. Он дрожал мелкой дрожью, изо рта клочьями свисала пена. Я успокаивал его, гладил жесткую шерсть, но он никак не реагировал, продолжая трястись. Вышел Йоган, запыхавшийся от быстрой ходьбы.

– Полагаю, что за нишами находится еще одна комната, – сказал он. – Я простучал стену – там определенно что-то есть!

Оставив несчастного Брута, мы обошли дом. С противоположной стороны не оказалось двери, но на уровне второго этажа было окно. По всему выходило, что это окно естественным образом освещало сердцевину дома, обнесенного каменной стеной, уставленной страшными вазами. Заглянуть в окно можно было, лишь спустившись сверху дома, ибо ближайшие деревья росли на почтительном расстоянии. Дверь же, скорее всего, находилась на самой стене.

Вернувшись, мы еще раз тщательно осмотрели стену, обшарили ниши, но поиски не увенчались успехом. Раздосадованные, мы решили оставить поиски до утра.

Я внёс дрожащую собаку в дом и положил на ковёр рядом с камином. Нашлись дрова, и мы без особого труда развели огонь.

Пёс все порывался ползти… ползти из проклятого дома, где в каждом углу, в каждой трещине, в каждой складке портьер таилось зло, которое он ощущал во много раз острее, чем мы, люди.