Владимир Лиховид: Пластун

Стараясь поменьше топтаться в лужах крови, Иван прошёлся среди убитых. Мертвецы с открытыми и закрытыми глазами в скрюченных позах лежали вокруг. Пробитые насквозь копиями тела, рассечённые пополам головы, вывалившиеся из распоротых животов внутренности. Глядя на всё это царство смерти, Иван вдруг вспомнил Ак-хаю, невольников сбрасываемых в пропасть. Вспомнил разорённое татарами своё село, трупы женщин и детей вокруг. Око за око, зуб за зуб…

Юноша застыл на месте, глядя на лежавшего ничком крымчака. Тот самый молодой нукер, что чуть не убил его! Правая рука воина всё ещё сжимала рукоять сабли. Присев, Иван с трудом разжал холодные мёртвые пальцы и осторожно взял оружие. Лёгкая, небольшой кривизны сабля без гарды сразу понравилась ему. Согнутый пополам клинок с силой распрямился, упруго вибрируя. Признак хорошей стали! – Иван удовлетворённо поцокал языком. Уже не колеблясь, снял с татарина ножны, покрытые серебряной насечкой и красивый – кавказской работы, кожаный пояс.

– Эй, джура! Ходи сюда, цюцюрку попарим! – весёлые голоса за спиной заставили юношу вздрогнуть…………С гоготом сечевиков. Рядом со стонущем Махмудом Боргази стояла плачущая толпа женщин. Казаки бесцеремонно вертели их в разные стороны и разглядывали лица. Отобрав самых красивых и молодых, тут же валили на землю и насиловали.

– У сего толстобрюхого целых двенадцать баб, охринеть можно – Грицько добавил забористое ругательство, снимая шаровары.

Поставив на колени худенькую юную татарку, он ловко задрал ей платье и пристроился сзади. Девушка стонала и пыталась отстраниться, но Грицько злобно хлопнул её по шее и, обхватив маленькие смуглые бёдра, с силой вошёл в неё. Девушка отчаянно закричала… Рядом здоровенный сердюк, совершенно голый, насиловал молодую жену ювелира – гордую красавицу Хадичу-ханум, подругу Гульнары. Закинув обе её ноги себе на плечи, сердюк усиленно работал тазом. Пыхтя и отдуваясь, Хадича-ханум безвольно стонала под ним, длинные чёрные косы женщины далеко разметались по пыльной земле…

Толпа сечевиков собралась вокруг, ожидая своей очереди. Солёные шуточки и «мудрые» советы градом сыпались на усердно старавшихся счастливцев. Иван мысленно возблагодарил Бога, что надоумил его спасти Гульнару-ханум. Она хоть и басурманка, но всё же…

Юноша брезгливо обошёл весёлую толпу, отказавшись от предложений «попарить цюцюрку». Куренной атаман Ярослав Свирговский – «Славко» и несколько старых казаков сидели у возов, наполненных разного рода добычей.

– Пошто, казаче, не пожелал харить девок бесерменских? – прищурившись, спросил у Ивана обозный Задрыга. – Не стоит, что ль?

– А чего ему насильно брать сих баб поганских? Хлоп гарный. Дома девки, чай, наперегонки сами давать будут! – вступился за смутившегося парня бунчужный Кулага.

Казаки рассмеялись, меряя Ивана любопытными взглядами. Тот покраснел и, потоптавшись, присел в сторонке.

– Эй, хлопче, не меньжуйся и поди сюда, не съедим авось! – Задрыга указал на место рядом с собой. Иван, довольный вниманием, оказанным ему старым сечевиком, уселся на груду персидских ковров, нагромождённых на землю.

– Ефимыч, всех тяжко пораненных отправил в порт? Сколько их точно? – осведомился у обозного Славко, протирая тщательно тряпкой свою сверкающую золотом и драгоценными камнями саблю.

– Усех, атаман, усех. Восемьдесят четыре хлопца покалечены весьма. – Задрыга в серцах хлопнул себя по колену. – Данила Горбатый без правой руки остался! Такой казак был, лучший рубака на Сечи!

– Да, жалко его. Но ничего, деньжат у него сховано немало. И кош долю выделит, как и другим пораненным. Будет теперь жить-поживать в своём Пирятине, с зазнобой поженится, детишек, казаков новых народит…

– Ежели бы так, Ярослав! Скорише будет гроши в шинках пропивать, как большинство сечевиков калечных. – Бунчужный Кулага мрачно покачал головой. – Казаку без Сечи не жизнь, сам то ведаешь…

– И то верно, Гриша. Всего убитых в курене двести сорок? Много! Здорово нас пожучили басурмане! – Славко зло матюкнулся. – Сколько твоих сердюков полегло?

– Пятьдесят два, Славко. Но и мои хлопцы положили не меньше трёх сотен турок с татарами, точно не считали… – Кулага выпустил огромный клуб вонючего дыма из красивой турецкой трубки.

– Всё одно много! Копейщики и пищальники те ж большие потери имеют. Курень теперича наполовину наполнять надо! А с кого? С тех селюков малюх не обученных? – атаман вновь выругался и некоторое время угрюмо наблюдал за веселящимися на площади запорожцами.