Татьяна Мануковская: Школьные тайны и геометрия первой любви. Американские приключения русской учительницы

На раздумья у меня были секунды.

– Хотите поиграть, ребятишки? – недобро подумала я. – Сейчас поиграем! Тоже мне, нашли, чем удивить и заморозить! Другая цивилизация у них, видите ли! Они такие особые, что на всех языках, кроме английского разговаривают! Ну, подождите, будет вам и межгалактическая битва, и радостная встреча с новой планетарной системой. Здесь один человек, который, действительно, выходец из другой цивилизации. И это точно не вы!

Я начала урок. Внутри меня лёгким облачком порхала детская радость: ведь заговорила я на родном, богатом и гибком, русском языке, не забывая вставлять эмоциональные пассажи на итальянском и приперчивая свой монолог звучными испанскими фразами.

Каждое новое слово, произнесённое на русском, наполняло меня весёлой уверенностью в себе. Представившись и нимало не заботясь о том, поняли они что-нибудь или нет, я подошла к карте мира и классной доске.

Написав цифру 1945 год, а под ней три даты: 8мая, 9 мая и 2 сентября, я приступила к рассказу о разгроме Германии, окончанию Великой Отечественной и Второй мировой войн. Неожиданно вспомнив школу Станиславского и уроки актёрского мастерства, на которые нас «загоняли» преподаватели Лингвистического университета, я лихо разыграла историческую драму « Гитлер капут, мы победили, фашизм не пройдёт».

Когда я дошла до самоубийства фюрера, над моей губой появились гаденькие усики, нарисованные чёрным маркером, а затем я лихо плюнула на ладошку и размазала по лбу косую чёлку. Я вошла в образ так глубоко, что когда свалилась в агонии на журнальный столик, у меня не было желания с него подниматься: такого персонажа хотелось упокоить навсегда!

Я бегала перед картой, изображая самолёты всех видов: разведчики, бомбардировщики и даже штурмовики. Я надувала щёки и безобразно свистела, изображая бомбардировку Хиросимы и Нагасаки американскими лётчиками, вышагивала на Параде Победы в Москве и выступала с обвинительной речью на Нюрнбергском процессе. Возможность говорить на родном языке меня так окрылила и смягчила душу, что я старалась с каждой фразой употреблять всё больше международных слов, понятных каждому. И проговаривать их мед-лен-но и внят-но.

«Сражение» заменялось на «баталию», «самолёт» на «аэрокрафт», «захватили» звучало как « арестовали», а «остановить наступление» превращалось в его «блокировку» и далее «по списку». Я даже пару раз упомянула имя Джорджа Лукаса, режиссёра «Звёздных войн». Он просмотрел много документальных фильмов о войне и, особенно, о лётчиках, прежде чем написал многие батальные эпизоды.

Наконец, я выдохнула остатки задора и замолчала.

Доброе учительское сердце нашёптывала мне вопрос, который следовало задать. Шептало оно на английском:

– Any questions? Вопросы есть?

Но строгий преподаватель внутри меня говорил:

– Не поддавайся! Ни одного слова по-английски! Ониначали эту игру в молчанку, онии должны её прервать. Иначе ты проиграешь. Кто здесь учитель, в конце концов?!

Тогда я подошла к доске и нарисовала несколько вопросительных знаков, тараща и вертя глазами во всех направлениях. Мне казалось, что таким макаром я подсказываю им, что делать.

Было тихо. Не разговаривал никто. Даже капризная и своевольная Лея сидела как пай девочка, сняв нелепую диадему и подперев нежную пухлую щёчку рукой. Её необычно глубокого песочного цвета волосы заиграли всеми красками золотых Балтийских дюн. Я поняла, кто здесь дочка миссис Вии.

Вопрос пришёл, откуда я не ожидала. Самый тихий, смуглый мальчик подмигнул мне бархатным шоколадным глазом и сказал на мягком, с азиатским акцентом, английском:

– А нам кого спрашивать? Вас или Гитлера? Вы же до сих пор с усами и приклеенной чёлкой.

Я застыла в ступоре. На секундочку. Ну, может, две. А потом все мы взорвались хохотом. Мы смеялись так хорошо, так дружно и безобидно, что вся классная комната потеплела и очеловечилась. Нет, чуда не случилось. Костюмы никто не снял. Но недобрая атмосфера таяла на глазах. Правильно сказал, по-моему, Будда: « Там ужаса нет, где есть смех».

Пока я стирала усы и расклеивала чёлку, в классе поднялись сразу две руки.

Первая принадлежала девушке с первой парты. Я сразу выделила её среди всех учеников. На неправдоподобно красивом чёрном лице жили своей жизнью блестящие, полные дерзкой непокорности, мудрые глаза много повидавшего человека. От одного взгляда её карих, с тигриной желтизной глаз, мне становилось неловко. Как будто она знала и понимала больше меня.