Тимофей Костин - Науфрагум. Дилогия

Будить телохранительницу не пришлось, она вдруг села на подстилке, потерла лицо ладонью и подозрительно глянула на меня. Осмотрелась вокруг и прислушалась к щебету просыпающихся птиц. Я успокоил.

— Все хорошо. Никаких происшествий. Сушняка натаскал, так что сдаю вахту в полном и неукоснительном порядке.

Недовольно поморщившись в ответ на легкомысленный тон, и не удостоив меня ответом, Брунгильда встала и заботливо поправила куртку, сползшую с плеча безмятежно спящей принцессы. Не надевая туфель, направилась к воде. Поплескалась несколько минут, потом вернулась и все так же молча устроилась на бревне у костра.

— Ладно, дай-ка и я покемарю.

Под подозрительным взглядом телохранительницы я не стал подкатываться к девицам, а просто улегся вдоль бревна на просохший мох, поближе к огню, и мигом провалился в блаженное сонное царство.

Вот только оставаться там долго мне не пришлось. Казалось, только-только заснул — и вот уже безжалостно трясут за плечо.

Не в силах разлепить тяжелые веки, я попытался высказать справедливый протест, но на рот легла жесткая ладонь.

— М-м-м!..

— Тихо. Просыпайтесь быстрее, — в голосе Брунгильды чувствовалась тревога.

— М-м-м?..

— Птицы.

Я рывком сел, протирая кулаками глаза. Осмотрелся. Солнце уже встало, но еще не рассеявшийся утренний туман, ползущий от воды, заставил его смотреться бледным кругляшом.

— Что значит, "птицы"?..

— Молчат.

Костер тихо потрескивал, но все остальные звуки действительно куда-то пропали. Деловитый и жизнерадостный щебет прыгающих в кустах малиновок и горихвосток, скрип кузнечиков, даже лягушачье кваканье — ничего. Уши словно забило плотной ватой.

— Почему?

Брунгильда не дала себе труда отвечать на глупый вопрос, но вскочила на ноги и напряженно сощурилась, вглядываясь в глубину соснового бора. Надо полагать, слух у нее тоже был существенно острее моего, поскольку различить доносящийся из давешней лощины приглушенный, но раскатистый треск я сумел лишь спустя полминуты.

— Медведь?

Нет, это было больше похоже на медвежье стадо. Я отчетливо увидел, как содрогнулась до самой вершины высокая сосна, задетая неизвестным пока виновником шума. Не знаю, сумел ли бы такое проделать даже крупный бык, врезавшись в нее с разгону.

— Будите остальных! — рявкнула Брунгильда, и в ее руке, как по волшебству, возник парабеллум.

Забыв про аристократические манеры и деликатность, я прыгнул к шалашу и затряс ничего не подозревающих девушек.

— Подъем, быстро!!! Леди, у нас неприятности! Ну-ка, встаем!

Алиса по привычке попыталась меня пнуть, но я схватил ее за щиколотку и безжалостно сдернул с подстилки.

— Кончай дурить, некогда!

Принцесса и отличница уселись, тараща ничего не понимающие, мутные со сна глаза, Алиса возилась и ругалась под ногами, уцепившись за мои брюки, инсургентка снова тяжело раскашлялась, покраснев и задыхаясь.

Уловив за спиной сдавленный вздох Брунгильды, я глянул через плечо и замер, разинув рот и судорожно стиснув предплечье Алисы.

Над перегибом, ведущим из лощины, поднялся шершавый горб серого цвета. Существуют вещи, настолько выходящие за грань обыденного, повседневного опыта, что человеческий разум долго-долго не может правильно классифицировать предмет или явление, выбивающееся из привычного порядка вещей. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы столкнувшийся с очевидным, и в то же время гротескным несоответствием и впавший в логический ступор мозг, обрабатывавший приблизительные линейные размеры предмета, исправно переданные зрительной системой, наконец, смирился. Да, как бы это ни было невозможно, даже скандально — вырастающий из-за перегиба серый объект не мог быть ничем иным, кроме как панцирем некоего существа. Существа, видимая ширина тела которого, которую можно было оценить в наглядном сравнении с толщиной стволов мачтовых сосен, составляла не менее десяти футов. Грубо говоря, раза в два шире слоновьего туловища.

— Ч-что это там такое?

Я не узнал этот дрожащий голос. Может быть, спросила Алиса или принцесса. Может быть, я сам. Неважно. Главное, что ответ на заданный вопрос менял… менял все. Менял окружающий нас мир — бесповоротно и жестоко.

Панцирь был почти плоский сверху, только сходящийся к невысокой продольной грани, неуловимо напоминающей крышу танковой башни. Передние грани, сходящиеся под тупым углом, нависали над — мордой? — уходящей под обратным уклоном, как это бывает у крабов. Затененное выступом панциря углубление щетинилось многочисленными, мерзко шевелящимися хелицерами, а две пары широко расставленных крохотных глазок уставились на нас с первобытной, насекомьей злобой. Еще секунда, и чудовище во всей красе продемонстрировало длинные и мощные клешни на суставчатых передних конечностях и семенящие по бокам от нижней части граненого панцирного брюха парные, членистые и покрытые шипами ножки. Теперь, когда бугор уже не мог милосердно скрыть истинные размеры незваного пришельца, стало видно, что в высоту — по верхнему срезу панциря — неведомое и невозможное создание достигало десяти футов, а в длину — не менее девяти.