Дмитрий Житенёв - Моя тропа

Тропинка ведёт меня по старой сырой лесовозной дороге. Глубокие колеи заросли высокой травой почти в пояс, а местами и по грудь. По обочинам плотные кусты осины и ольхи. Осинки слабо лопочут листьями, показывая их светлую изнанку. Призрачный свет белой ночи от северной стороны неба светит прямо мне в лицо. Какое-то умиротворенное состояние охватывает меня. Конечно, тут и усталость, и спад нервного напряжения. Всё это так, но и тишина белой ночи тоже действует каким-то колдовским образом на человека. И я, словно отключившись от всего земного, лечу, как мотылёк, к немеркнущей заре белой ночи…

Вдруг впереди зашуршала трава. Какой-то зверь бежит мне навстречу, скрытый высокой травой! Кровь бросилась в голову, стало жарко. Медведь?! Я рванул карабин с плеча!

Фу ты, господи! Да это же Соболинка, аккуратная лаечка моего соседа Юры Лызлова. Подбежала, поласкалась и убежала дальше к лабазу. Вот и сам Юра показался. Возвышается над зарослями травы, за плечом ─ карабин. Из-за Юры выглядывает Кожухов, тоже с карабином. Увидели меня, остановились, спрашивают:

– Ну, как?

– Готов!

– Ну-у! Вот это да!

Подошли оба. Пожать мою вымазанную в крови и сале руку я им не даю, так они трясут мой локоть.

– А мне Евстигнеич сказал, что кто-то стрелял в загонах, – говорит Кожухов. – Ну, я, конечно, понял, что это ты. Пождали, пождали, да и пошли к тебе навстречу.

– Карабины вот взяли, – улыбается Юра. – Может, помогать придётся. Ну, пошли его смотреть.

Я говорю, что медведь уже разделан, что там и смотреть нечего, но Юра уже повернулся и шагает туда, куда убежала его собачка. Я его понимаю – сам тоже так же поступил бы. Ведь интересно охотнику посмотреть на добычу другого, да ещё на такую как медведь.

Пришли, растянули шкуру на траве, смотрим. Жалко, уже темно, да фотоаппарата нет, а то бы можно было сфотографироваться. Юра ходит вокруг, присаживается, трогает шкуру, приговаривает: «Ну, молодец! Ну, молодец! Ну, утёр нос Володе! Ну, молодец!» А я стою себе, помалкиваю, будто и не я это сделал. Соболинка бегает вокруг, урчит.

Уже за полночь пришли домой. Разбудил жену, да и говорю: «Ну вот, теперь тебе и шкура медвежья есть!» Она сразу даже и не поверила. Только увидев мои измазанные руки, сказала: «Молодец! Я и не думала, что ты его добудешь, сплю себе спокойно».

Утром мы поехали на «газике» за мясом и шкурой и привезли всё в посёлок. А ещё через день выяснилась в охоте Володи и Серёжи одна подробность. Не выдержал Сергей, рассказал одному, тот другому, а потом начали смеяться все. Оказывается, когда они шли к лабазу, Володя говорит Серёже: «Вот что, Сергей, давай так решим. Ты человек холостой, неженатый. Зачем тебе шкура? А я, представляешь, молодой жене да под ноги – шкуру медвежью! А? Каково?! Давай так – тебе мясо, мне шкуру». Серёжа человек покладистый, согласился, конечно.

Володя иногда бывает у меня в гостях. Когда он видит на полу уже изрядно потрёпанную шкуру этого первого и теперь, наверняка, единственного медведя, добытого мной, он всегда говорит: «А медведик-то мой был». На что я ему так же неизменно отвечаю: «Володя, не забывай известных пословиц».

Почему-то укоренилось мнение, что в каждом заповеднике полно зверья и, если пересечь его границу, живность будет попадаться на каждом шагу. B какой-то мере это справедливо по отношению к очень небольшому числу заповедников, где высокая плотность зверей в значительной степени создана и поддерживается искусственно. B огромных же северных или сибирских таёжных заповедниках можно проходить не один день и не встретить ни разу более или менее крупного зверя или птицу. Разве что белка метнётся вверх по стволу ели, заверещит бурундук либо рябчик перепорхнёт с ветки на ветку. И это естественно, потому что зверя и птицы в заповеднике столько, сколько должно быть. Даже там, где животных относительно много, их надо ещё суметь видеть. Зверь и птица зря не показывают себя человеку.

Как-то в конце июня пошёл я обычным маршрутом на фенологические наблюдения, отметить, что изменилось в природе. Было пасмурно, тихо и довольно тепло, хотя навстречу тянул лёгкий сиверок.

Тропа маршрута проходила по просеке «север-юг», то пересекая залитое водой болотце, то поднимаясь в сухой бор-беломошник, то прижимаясь к сырому приречному ельнику. Всё было как обычно. Но разве может природа быть всегда одинаковой? Что случилось здесь минуту, секунду назад, не повторится никогда. Многого и не увидишь, даже если это произошло где-то почти рядом с тобой. Медведь ли перешёл просеку за твоей спиной и посмотрел тебе вслед, глухарка, может, затаилась на гнезде недалеко от тропы, да так и не сорвалась с него, хотя наверняка слышала твои шаги. Ты же ничего об этом не знаешь, да и не узнаешь никогда.