Игорь Голубятников - По банановым республикам без охраны. Роман-путеводитель

Народ в автобусе, однако, раскупает товар с видимым удовольствием, как простое средство от дорожной скуки, и немедленно начинает этускуку изгонять путем активного поглощения приобретенного. Так, жуя и пия, мы потихоньку продвигаемся по направлению к столице, на очередной остановке пополняя запас противоскучных средств и комментируя редкие события, происходящие по ту сторону автобусного стекла.

Мои сегодняшние попутчики, в основном – ладино, кроме пожилой пары индейцев майя. Индейцы держатся особняком от остальных и переговариваются между собой на одном из многочисленных диалектов, оставшихся им, вместе с безвылазной нищетой, в наследство от их легендарных предков. В Гватемале 60% населения – индейцы и негры-гарифуна, майя составляют 2/3 от их общего числа и делятся на 3 основные группы: Киче (Kíché), Какчикель (Kaqchiquel) и Кекчи (Qéqchí). Так что понять, о чем они там меж собой переговариваются, нет никакой возможности не только для меня, но и для всех остальных присутствующих. Ну, и пусть. Остальные, то есть, ладино, сразу же начинают трещать, что твои воробьи на колхозном гумне во время обмолота зерна. Вообще, обстановка в салоне, если не обращать внимания на испанский язык, местную одежду и цвет кожи пассажиров, вполне соответствует внутривагонной атмосфере какой-нибудь дачной электрички Савеловского направления, где все сразу перезнакомились, а на подъезде к Белому Городку уже и начали находить общих родственников, да друзей-подруг.

Мотор тем временем начинает переходить на повышенные тона, затем на откровенный рев и мы со всего ходу вдруг оказываемся на краю внушающего уважение ущелья с блестящей где-то в полукилометре внизу справа от нас речкой. Дорога забирается еще выше, и с этой высоты начинают открываться во всей красе рассеченные трещинами гигантских провалов горные хребты – немые свидетели бушевавшего здесь когда-то в палеозойскую эру великого землеустройства. Ущелья слишком широки, чтобы соединять их края мостами, и необозримо глубоки, чтобы засыпать их оползневыми камнепадами даже на протяжении тысячелетий.

Дорога, как и на любом горном серпантине, то нависает надочередным ущельем, то жмется к очередной скале и тогда кажется, что наш автобус не сможет вписаться в очередной поворот, и мы вот-вот полетим вместе с ним и со всем нашим скарбом в очередные палеозойские тартарары! Однако шофер автобуса, пожилой усатый дядька в распахнутой на волосатой груди рубахе, выглядит абсолютно спокойным и уверенным в себе и в надежности ведомого им «Форда» – гордости американского автопрома. Эту непоколебимую его уверенность не может потревожить, похоже, ничто и никто, дажередкие лихачи, обгоняющие нас на коротких прямых участках дороги, а уж тем более какие-то изгибы Центральноамериканских горок. Мы начинаем постепенно спускаться по серпантину, и тут я замечаю, что нам уже давненько не попадаются встречные машины. То есть, вообще никакого транспорта на левой стороне дороги.

Съезжаем в долину. До города, похоже, отсюда уже недалече потому, как отдельные домишки по обочинам шоссе начинают помаленьку формироваться в непрерывную уличную шеренгу. А чуть позже показывается и вторая от дороги линия застройки. Меж тем, шофер начинает сбавлять потихоньку скорость, испускает какое-то длинное замысловатое ругательство, притормаживает, а потом и вовсе выключает мотор, чуть не уткнувшись бампером в кузов стоящему впереди грузовику с крупным рогатым скотом. Одна из буренок, просунув любопытную морду за доски ограждения над бортом, даже пытается облизать его волосатую грудь через лобовое стекло. А, может, и пощипать ее вместо недосягаемой из грузовика травки! Пассажиры немедленно высовывают головы в окна автобуса и поворачивают их в сторону выявления причин неожиданной остановки, попутно глотая поднявшуюся с обочины обильную пыль.

Так и есть. Мы в конце длиннющей, уходящей за поворот, вновьвыныривающей за утесом и продолжающейся потом до самого горизонта очереди из разнообразных автомобилей. Шофер наш открывает дверь, берет с панели початую пачку сигарет, выходит из кабины, и, судя по тому, как размеренно и неторопливо он это делает, я начинаю сильно сомневаться в возможности устроиться сегодня на ночь в горизонтальном положении.

«Estos culeros me tienen chingado hasta la coronil a!» (переводимый, но отнюдь не литературный фольклор!), – громко жалуется он группе таких же недовольных задержкой водил, скучковавшихся прямо посередине шоссе. Они одобрительно кивают головами, поддакивают, оживленно жестикулируют руками, что-то комментируют, и вообще всячески выражают коллеге свои профессиональные симпатии. Шофер закуривает и присоединяется к эмоциональному обсуждению положения дел на дороге, а заодно и вообще в стране и во всем проклятом Центральноамериканском регионе. Кто-то из наиболее активных (наверняка, член шоферского профсоюза) размашисто идет от закрывшего перспективу поворота в нашу сторону. Не дожидаясь пока он достигнет собравшихся, те кричат ему, мол, что там, за поворотом? Там, за горизонтом?? «Там, там-тарам, там-тарам..», – отвечает нараспев опрашиваемый. А может, это я пою про себя песенку «Самоцветов» о багульнике на сопках с досады, что не удастся мне, горемычному, отдохнуть по-человечески после целого дня езды в полусогнутом положении.