Евгений Кремнёв: Мой любимый пират. Повести

…они летят в космосе. Так быстро, что звезды превратились в световые полосы. Вдали, параллельным курсом несется «Роллс-ройс» Гангута, вдруг, он резко меняет направление и пролетает мимо ангелов. Вихрем младенцев разбрасывает по сторонам, летят луки, стрелы и перья, а Иван проваливается в никуда, беззвучно крича.

Он шлепается на булыжную мостовую, отскакивает как мяч и, так попрыгав, наконец, останавливается посреди улицы, освещенной светом полной луны. По сторонам её стоят бесконечно длинные кирпичные здания без окон, но с дверьми. Ближайшая из них распахивается, внося в звенящую тишину гвалт пьяных голосов и шум драки. На улицу вываливается человек. Он нетвердо ковыляет к стене и, обессиленно приткнувшись к ней головой, мочится. В тот же миг, откуда то возникают две мерзкие твари, похожие на пиявок с человеческими головами. Одна из них утыкается в зад пьяницы и что-то там чмокает, другая подставляет уродливую личину под янтарную струю мочи и жадно ее пьёт. Человек поворачивает к Ивану лицо и говорит, еле ворочая языком. – Привет, родственничек! – он отворачивается и продолжает процесс мочеиспускания.

– Ты кто? – говорит Иван.

– Как кто? – Ты! – отвечает тот, не отрываясь от процесса.

Открывается соседняя дверь и оттуда выходит шатающийся мужчина лет сорока в сопровождении пяти невыразимо уродливых девиц. Они громко верещат и это, по-видимому, их смех. У мужчины расстегнута ширинка, оттуда свешивается член.

Он проходит мимо молодого человека и говорит. – Слушай, как они меня заебали!

– Ты кто? – говорит Иван.

– Я – ты, Иван.

– Как это?!

Мужчина обреченно машет рукой. Девицы подхватывают его под руки и утаскивают за угол. Оттуда доносится истеричное верещание и крики мужчины о помощи. Мочащийся человек застегивает ширинку и, пошатываясь, исчезает в кабаке.

Сверху сыплются перья, опускаются слегка потрепанный ангелочек.

– Где я? – говорит Иван, озираясь по сторонам.

– Это мир алкоголиков, – пищит ангел.

– Почему эти двое говорили, что они, это – я?

– Это варианты твоей потусторонней жизни.

– Не понимаю.

– Если бы ты в двадцать лет не прекратил пить, то это была бы твоя потенциальная судьба.

– Какая судьба?

– Много девок, алкоголя и какая-нибудь грязная глупая смерть.

– А… – собирается спросить Иван.

– Хватит вопросов! – это кричит второй ангел, кувырком свалившийся сверху. – Ещё немного, и мы опьянеем и потеряем направление! И тогда нам не выбраться…

Словно в подтверждение его слов, одна из дверей открывается и оттуда вываливается кудрявый ангелочек – он пьян в стельку. – О-о! – пищит он. – Братаны! Заберите меня! Я кажись, нагрузился!

– Извини! – говорит один из мальчиков. – Тебе уже ничто не поможет!..

Ангелы подхватывают Ивана и взлетают. – Низом, низом пошли! Там нас Гангут не достанет!.. – сдавленно шепчет один из них.

– Педики! – кричит им вслед пьяный кудряшка, снимает лук, нетвердо целится в бывших собратьев и промахивается. – Зато я настоящий мужик! – пищит он. – Бухаю как черт!..

…На Невестином мосту нет ни людей, ни машин. Только слышны странные однообразно повторяющиеся звуки. Мост освещен печальным светом багрового заката. Деревья вдоль улицы под мостом наклонены, словно алкоголики, которым стало дурно и им нужно опорожнить желудок.

На мосту стоит Иван, рядом с ним материализуются две девушки: светловолосая – стоит, брюнетка сидит на корточках, обхватив колени, и поминутно сдувая со лба ползущие по нему капли.

– Где я? – озирается Иван.

– Там, где хотел быть, – говорит светловолосая.

– А, где я хотел быть?

– На том свете, где же еще! – кричит брюнетка.

– Я не хотел тут быть.

– Не хотел бы, не оказался! – кричит брюнетка.

– И это… надолго? – говорит Иван.

– Боже, какой он глупый! – злится брюнетка.

– Это очень-очень надолго, – печально говорит светловолосая и неожиданно смеётся. – А, может, и нет!

– А, вы кто? – спрашивает Иван.

– Как и ты – бывшие люди, – говорит светловолосая.

– Давно вы здесь? – спрашивает Иван.

Девушки переглядываются. Брюнетка пожимает плечами и кричит. – Не помню!

– Ты забыла, что ли? – говорит светловолосая. – Когда папа приходил, он сказал, что мы здесь с тысяча девятьсот шестьдесят девятого года.

– Двадцать два года, – говорит Иван про себя.

– Это был не папа, а какое-то чудовище! – не соглашается брюнетка криком. – И наврал он, небось, всё!