Владимир Третьяков: Город Колдобин, улица Возрождения, дом 47

Тут я глянул на супругу, и говорить мне дальше как-то расхотелось. Смотрела она на меня глазами голодной волчицы, у которой только что отняли ее добычу. Понял я, что убедил жену полностью, но палку при этом, похоже, перегнул.

– Что, доказал? – говорит она с максимально возможной злостью. – Гад ты, Коля, похуже всякого Политбюро. Оно нас тоже, сколько лет пичкало сказками о светлом будущем, которое уже не за горами, а потом фигу без масла показало и спрыгнуло куда-то в сторону. А мы остались ни при чем, и в чем мать родила. Так и ты: когда поженились – такого обещал! «Буду много работать, коттедж купим, машину. Будешь у меня ходить в бриллиантах, как королева!» Что, твои слова?! Ну и где оно все, а!? Сейчас и вовсе последнюю мою мечту забрал. Все, хватит, развожусь с тобой!

Мямлин вздохнул, помолчал, а потом еле слышно продолжил свой монолог:

– И ведь развелась. Буквально на следующий день. А еще через два зацепил ее на улице какой-то иностранный бизнесмен. И не просто так, а влюбился с первого взгляда и без памяти, невзирая ни на что. Одним словом, получилось все так, как в том гороскопе. Уехала она с ним в одну из зарубежных стран, а я на родине остался. Теперь даже не знаю, как быть. С одной стороны, понимаю, что опыт мой был чистым, не подкопаешься. А с другой – в любом правиле почти всегда имеются исключения. Так что гороскопы я с тех пор ненавижу, но на всякий случай их почитываю. Глядишь, и у меня что-нибудь удачное совпадет. Посмотрите, что там у Весов?

К тому, что в семье Цветочкиных не все ладно, их соседи из дома № 47 по улице Возрождения привыкли давно. Глава фамилии – Семен Семенович, частенько возвращался домой в изрядном подпитии, после чего в его квартире начинался скандал. Грохот посуды, истошный визг сына Гошки и жены Марии Никитишны стали настолько привычным явлением, что на них не очень-то обращали внимание.

Цветочкина пытался воспитывать его сосед капитан Полищук, но этого воздействия хватало от силы на несколько дней. Потом все возвращалось «на круги своя», а капитан только разводил руками, мол, что я могу сделать, если потерпевшая сторона отказывается писать заявление.

Но однажды соседи, сидевшие во дворе и обсуждавшие очередные темы мирового и местного значения, заметили чету Цветочкиных, выходящих из дверей подъезда, и все разговоры тут же смолкли. Объяснение сему факту было простым. Во-первых, уже давненько супруги не появлялись на людях вместе, да еще и идущими под руку. Во- вторых, оба были одеты в хоть и не в новые, но тщательно вычищенные и выглаженные костюмы, что так же не было для них типичным. В-третьих, Мария Никитична, державшая в руках гвоздичку, сияла от переполнявшего ее счастья, и не спускала с мужа влюбленных глаз.

Метаморфоза, происшедшая в самой скандальной семье дома, была настолько очевидна, что все глобальные и локальные на тот момент проблемы отошли в сторону – всех мучил один вопрос: что же случилось с Цветочкиными?

Они вернулись через пару часов. Мария Никитична, все такая же сияющая, словно девушка, пришедшая с первого свидания, прошла в дом. Семен Семенович же задержался во дворе – он присел на скамейку рядом с мужиками, закурил сигарету.

Некоторое время он молчал, глубоко затягиваясь, а затем произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Хорошее кино сегодня с Машей посмотрели. Про любовь… Как там у них… Красиво…! – и выпустив клуб дыма, мечтательно улыбнулся.

Старожил дома, автослесарь Петрович, бросил на него быстрый взгляд и как бы между прочим, спросил:

– Ты меня, Сема, прости, конечно, за прямоту, но тут обчество интересуется, кака-така муха ваше семейство укусила? Мы тут все смотрим на вас и, честно говоря, нарадоваться не можем.

– А, ты об этом… – Семен Семенович загасил об каблук окурок, бросил его в урну и, подняв глаза, сказал. – Никакая это не муха, Петрович, просто на днях произнес я очень нужные слова, правда, сам того не осознавая. Дело было так. Просыпаюсь я утром после очередного загула. Башка трещит, как будто в ней всю ночь полковой оркестр марши играл, во рту гадостно. А тут глаза продрал, и понять ничего не могу: вроде бы у себя дома нахожусь, но как бы и нет. Вокруг чистота, порядок, как в санаторной палате. Давненько у нас такого не было. На тумбочке бутылка минералки, таблетка от похмелья и записка от жены. А там… «Семочка, милый, поправляйся, обед в холодильнике. До вечера. Любящая тебя жена Маша». Прочитал и, честно сказать, обалдел от таких оборотов. Кинул таблетку в рот, минералкой запил и пошел в обход по комнатам. Иду и удивляюсь. Все вещи на местах лежат, пол вымыт, и даже свежие занавески повешены. Смотрю, Гошка у себя уроки учит. Зашел и спрашиваю его, мол, чего такого вчера случилось, сынок. Он отвечает, что все было, как обычно, пришел ты пьяный в хлам около трех ночи. В кухне посуду побил немножко, мне пинка дал, матери звезданул и в чем был, завалился на кровать. Я его спрашиваю, а дальше-то что было?