Владимир Саморядов - Аксолотль и статуэтка превращений. Часть первая

Альбина стала прыгать, стараясь достать своего младшего сына трубой, а Леша начал пятиться, перебираясь на все более тонкие ветки.

– Слезай, скотина! – Орала Альбина Степановна Мазлумян.

– У-у-у-и-и-и! – Выл в ответ Леша.

Наконец Леша добрался до тоненьких веточек, не способных выдержать даже его мышиный вес. Послышался легкий хруст, предполетный писк Леши, а потом раздались чудовищный грохот, треск, крик перепуганных кур, визг поросенка, и запоздалое мяуканье придавленной кошки. Сорвавшийся с дерева Леша Бякин упал на крышу птичника, скатился по ней и свалился на многоярусные кроличьи клетки. Клетки обрушились на землю, а дальше началась цепная реакция.

Упала сбитая клетками стена птичника, рухнул вниз стоявший на сваях поросячий саж. Повалился забор. Загремел бьющийся об забор шифер. Взмыла высоко в темное небо, словно обретшая способность летать, несчастная кошка, до этого беспечно ловившая мышей под сараем, пролетела над деревьями ночной птицей и канула в неизвестность. Следом за ней полетели в разные стороны куры и петухи.

Вся эта разбуженная живность заорала на все голоса. Хорошо еще, что кролики отличаются природной молчаливостью, иначе и они заорали бы благим матом, – кроликам досталось больше всех.

Но громче всех выл Леша. Уж он-то природной молчаливостью никогда не страдал – выл всегда, лишь только представится подходящий случай, лишь только маленькая неприятность заденет его своим краем. Неудачи в школе, оброненный в грязь пряник, отобранный старшим братом любимый карандаш, вызывали у Леши приступы поросячьего визга. Сегодня Леша старался изо всех сил. Его маленькие, но такие мощные, легкие, его железные голосовые связки издавали такой фундаментальный визг, что граждане, живущие на другом конце Солохиного яра перепугано выходили из домов, принимая Лешкины крики за сигнал пожарной сирены. В глубинах колючек заплакал и Саша Бякин. По громкости Лешкиного воя он решил, что брата постигла скоропостижная кончина, и теперь костлявая смерть в лице мамы с трубой подбирается к нему в темноте.

Услышав этот плач, Альбина двинулась в сад. По случаю предстоящего замужества она была облачена в длинное вечернее платье с блестками и высоким разрезом на бедре. Зацепившись за куст, Альбина сделала этот разрез еще более высоким и откровенным, доходящим до подмышки, а шипы на волшебных колючих кустах покрыли все платье оригинальными дырочками и сделали по краю симпатичную бахрому. Такое изменение покроя в другое время обеспокоили бы Альбину Степановну, но сейчас, когда в душе пылал обжигающий огонь мстительности, она таких новшеств не замечала и не оценивала. Может быть, потом, к вечеру следующего дня у нее появится новый повод устроить сыновьям порку, но пока, пока… пока бы за сервиз наказать.

Саша, однако, вскоре затих. Да, острые колючки вонзились в самые неподходящие части его тела, пригвоздив к земле; хилая душонка разрывается от страха; и сердце вырывается из груди, трепеща испуганным цыпленком; но героический ужас убил в Саше желание плакать и вообще шевелиться.

Мама Альбина пробежала мимо него, оставив на облюбованном Сашей кусте изрядный кусок фиолетового платья. Не найдя старшего сына в саду, она вернулась к сараям и клеткам, где Леша уже почти выбрался из руин.

Теперь вернемся к деду Степану. Старик уже много десятилетий носил мощные очки с толстыми линзами, но в последнее время очки помогали плохо. Днем он еще как-то обходился, хотя мог принять соседского пацаненка за внука и кинуться бить, а одиноко стоящий столбик – за бабушку Муню и попытаться поцеловать. С наступлением же сумерек старику приходилось труднее. В такое время суток он пользовался, как правило, слухом и обонянием, и только удивительная память, развившаяся за время службы в «органах» не позволяла ему заблудиться в собственном дворе.

Сидел бы дедушка Степа в креслице перед телевизором, попивал свой жиденький чаек, слушал бы телевизор и ругал власти, так нет же – поперся в сад со своим старым ремнем!

– Сашка, выходи, засранец! – Ревел старик, размахивая ремнем. Наивный дедушка: не такой его внук простак, чтобы выбраться из кустов на этот зов под жестокий ременный удар.

– Выходи, Сашка! – Скрипел дед Степан и углублялся все дальше в сад. За садом шел огород. Старик пересек и его, слегка потоптав бабушкины помидоры. Огород оканчивался забором, отделяющим его двор от двора соседей. Прошедшим летом Саша и Леша выдрали из забора целую секцию. Они играли в рыцарей, и куски старого штакетника как нельзя кстати подходили для изготовления мечей. В таком состоянии забор простоял до сентября, пока заблудившийся в огороде дед Степан не прошел сквозь эту дырку как сквозь пограничный переход, не заметив пересечение границы. Забравшись в соседский сад, старик пошел дальше, как и прежде, размахивая ремнем….