Сергей Бабинцев - Маленькие истории. Поверь в чудеса

Яков непонимающе вертел головой, а вся Стая вдруг разом потянулась к нему. Кто по плечам, да по спине хлопнуть, кто кружку пива поднесть, кто сказать чего.

– Да если б ты, Яшка, того мальца тронул, выгнали б тебя, как пить дать, – нашёптывал горячо на ухо Сысой и щекотал усами. – Нам зачем такие живодёры в городе? Отродясь не бывало и впредь не будет. Да куда там, сам бы в глотку впился. У меня меньшая дочка, Алёнушка, его годков.

Калинин-младший слушал, пил пиво на голодный желудок, стремительно хмелея, верил и не верил. Мир будто в одночасье кувыркнулся через голову и всё никак не мог прийти в равновесие…

Отец уже поднимал кружку казённой за нового члена Стаи, подталкивая сына в бок, когда Яков, растягивая непослушные губы в подобие улыбки, проговорил:

– А что, Кузьма Ипатьич, проверку ведь я не прошёл… Что мне теперь делать… вшивому-то?

– Сходи в баню, да поскоблись, дурень! – не дал никому и рта открыть язвительный Абдул и взрыв хохота сотряс избушку до основания, вырвался сквозь приоткрытую дверь наружу и там смешался с первыми отзвуками приближающейся грозы.

После предыдущей деревушки, Семи Осин, меня устроил бы и куда менее уютный уголок, чем это селение. Лишь бы в том уголке не хватались за топоры, узнав, что у случайного путника нет разрешения на странствие от святых жрецов.

Они называли меня нечестивым, добрые жители Семи Осин. И в их словах была правда. Я нечасто вспоминал о душе, много грешил в пути и редко призывал на помощь богов.

У всякого человека есть дом и семья. Не с дерева же упали его родители, а перед ними – их, и так до бесконечности! У моего дома были резные ставни и бревенчатые стены, возведённые вот этими руками. А еще у меня была жена, родившая в положенное время сына.

А однажды в деревню въехали разбойники. Староста ли им не угодил, поднеся мало серебра, или довольные лица пахарей шире иной сковороды вызвали у голодранцев ненависть, не знаю. Но они начали грабить. А мой сын, как потом сказали, попал им под копыта случайно.

Я вернулся с ярмарки, взглянул в глаза жены, взял охотничий лук и пошел за негодяями. Догнал троих, отставших в пути и пропивающих наживу в таверне. И когда кровавая муть перед глазами рассеялась, вернулся домой. Вот только как прежде ничего не стало. Жена таяла на глазах, я не мог ее утешить. А из-за каждого забора нам в спину било глухое молчание.

Убийца оскверняет все, чего коснется. Земля бы родить не перестала, а то чего похлеще… Вот вернутся те… Ну, помер сопляк, так что же теперь, несчастья в деревню тащить?

Так ли думали земляки, или похоже, а когда я похоронил не перенесшую зиму жену, то собрал скарб и ушел из селения. В этих местах меня уже ничего не держало. И, как оказалось, в других – тоже.

Дорога скоро научила меня ценить радость случайной встречи, мимолётное доброе слово, тепло костра и редкое, но желанное пристанище в пути. Я приловчился улыбаться, даже когда на душе скребут лесные коты. Улыбка ободряет друга, смущает врага и не даёт увидеть, как тебе на самом деле плохо.

Но сейчас мне кажется, что дорога обвилась вокруг шеи и давит, давит, выжимая из легких воздух… Как змея. Или как петля. Если я так и не найду места, где смогу остановиться дольше, чем на день-два, то, наверное, петля-дорога выдавит из меня и последнее.

– У вас кровь.

Я тронул лоб. Да, точно, зацепился за ветку, когда отгонял собаку, маленькой эльфийке по плечо, мне – по колено. Но говорит уже не девочка, а… мать, видимо.

– Заходите в дом. Поешьте с дороги, отдохните…

Желудок яростно закричал, но я помедлил. В кошельке не звенело уже дня три.

– …дров нам наколете, – закончила эльфийка мягко. Я снова улыбнулся и шагнул к крыльцу, чувствуя, как, пусть медленно и неохотно, но всё же разжимается на моей шее тугая петля.

И это было самое прекрасное ощущение за последнюю седмицу.

Это очень неприятно, когда тебя называют дурой набитой. Настолько неприятно, что произнёсшего такое хочется тут же, не сходя с места уничтожить. Лучше всего морально, но если язык подвешен не тем концом, а в голове от негодования сейчас, кажется, родится пара сверхновых, подойдет и грубая физическая сила.

В общем, выражаясь сухим языком протоколов, «гражданка Сеницына нанесла гражданке Иващенко побои лёгкой степени тяжести», за что та же самая Сеницына, но уже в статусе студентки и была благополучно отчислена из альма-матер.