Ю. Ларин - Всемирный следопыт, 1927 № 11

— Близко, вот-вот… — Эти слова волокли отряд вперед по барханам, как аркан влачит полузадушенного человека.

Ворон попрежнему не позволял никому приближаться к верблюдам. Ему казалось, что в двух или трех кубышках еще оставалась вода, но он не смел убедиться в этом. Ночью, когда он полагал, что все спали, он тихонько пошел к каравану. Он думал, что можно будет выдать людям по фляжке воды. Но со всех сторон стали подниматься скорбные фигуры и плестись вслед за ним.

Ворон потерял твердость. Он опустился на песок и заплакал. Шатающиеся тени с конями в поводу тотчас же остановились. Ворон готов был отдать им всю свою кровь до капли, но признаться в своей лжи он не мог! Он понимал, что люди погибнут, как только узнают, что воды нет. Поэтому он остался на месте до утра.

На рассвете, как только он приподнялся на локоть, головы лежащих зашевелились. Ворон встал и приказал выступать. Через минуту движение возобновилось.

Лошади несли на себе умирающих людей и тревожно шли за пустыми кубышками, как будто боялись потерять их из виду.

Солнце еще не достигло зенита, когда Ворон увидел, что сбоку приближаются три лошади без седоков. Он понял, что обессилевшие люди выпали из седел. Они были где-нибудь рядом, в ложбине, но помочь было нечем, и Ворон приказал Магоме поймать коней. Он больше всего боялся останавливать отряд, так как не был уверен, что заставит их снова итти вперед. Через короткое время Магома поймал еще две пустых лошади. Потом где-то в стороне раздался выстрел, и еще одна лошадь без седока приблизилась к верблюдам.

Никто не обратил внимания на исчезнувших людей. Всадники растянулись, и когда одни поднимались на вершины барханов, то другие были уже в ложбине. Когда караван исчезал за барханами, все останавливались. Но как только огромные верблюды с желтыми кубышками по бокам поднимались на вершину и были видны всем, движение возобновлялось.

Ворон видел, что в ближайшие часы его обман должен обнаружиться. Но теперь он думал о другом. Магома, как будто угадав его тайную мысль, прохрипел:

— Люди стали умирать, лошади начинают падать. Когда это начинается, это бывает сразу. Я сейчас слышал крик в той стороне… Что я могу сделать? Наверно, у него пал конь, и он остался на песке. Я слаб. Если я отойду в сторону на двести шагов, я уже не вернусь. Если я слезу с седла, то, может быть, я уже не сяду. Ты слышал выстрел? Кто-то убил себя.

Магома долго еще шептал, как будто оправдывался, хотя его никто не обвинял.

Скоро Ворон увидел, что иомуд был прав. Солнце едва сдвинулось с зенита, когда пал первый верблюд. Весь караван с тыквенными кубышками остановился. Высокие животные поворачивали во все стороны свои горделивые головы и оглядывали людей печальными, влажными глазами. Лежащий верблюд забился в агонии. Его длинные, желтые ноги с морщинистыми лысинами на коленях и бесформенными, мягкими ступнями задергались, роя песок.

Ворон оглянулся.

Кони кавалеристов ускорили шаг, как будто пользуясь случаем и желая догнать караван.

Ворон спрыгнул с седла и торопливо перерезал веревку. Магома с лицом, серым от ужаса, поспешно повел караван вперед.

— Крови бы напиться можно… — проговорил кто-то дребезжащим голосом.

Ворон сделал вид, что не слышал, и тронулся вперед. Оглянувшись, он увидел багровое засыпанное пылью лицо с воспаленными глазами, искаженное ненавистью. Ворон понял, что его безоружная спина вводит в соблазн обезумевшего от жажды человека и проехал вперед каравана. Он чувствовал, что сейчас не сможет удержать повиновение людей и решил некоторое время не быть на виду. Каждую минуту он боялся, что люди бросятся грабить воду.

Магома рыскал по барханам, отыскивая колодец. Яростная последняя вспышка жизни в сухом, как будто железном теле проводника заставляла его искать воду. Здесь должны были быть развалины крепости, но Магома ничего не находил. Местность имела совершенно незнакомый вид, так как за последнюю неделю было две бури. Гребни барханов шли не на север, как раньше, а на восток. Но инстинкт Магомы подсказывал ему, что колодец здесь. Он приблизился к Ворону и, протянув сухую, черную, как сковорода, ладонь стал водить по ней пальцем.

— Тут много баранов… — Он замолчал, подыскивая слова. Он не мог сказать — оазис или кишлак — и беспомощно повторил:

— Большое место… много баранов… Все кругом называется по имени колодца Кырк-Кулач (Сорок Сажен)… Колодец никогда не высыхает… Очень много воды… А вот тут местность называется Отуз-Кулач (Тридцать Сажен)… Не так много воды, но зато неглубоко…