В. Афанасьев - Всемирный следопыт, 1927 № 10

Но стоило в этот момент посмотреть на Еремеича. Он то нырнет в яму, то снова выскочит, берет в горсть песок, трет его между ладонями, чуть ли не нюхает, не лижет его даже. И наконец, грустно-грустно бормочет:

— Кончало Соймоновскую! Под чистую!

Начинается подъем ущельем между Карабашем и Лысой. От раскалившихся на солнце на нас сухим, печным зноем. Еремеич уже не мечется больше по сторонам, а идет сзади нас, тяжело, по-старчески волоча ноги. И вот, наконец, когда от крутого подъема поплыли перед глазами красные круги, а в коленях заломило нудно, выползаем неожиданно на площадку и видим тонкую, как карандашик, трубу золотопромывной фабрики, а чуть выше, но значительно дальше — вход в штольню, барак старателей и около него группу людей. Горят костры, тянет на нас дымом — чадным и сальным. Догадываемся: старатели готовят завтрак.

Встречают нас приветливо:

— Здорогуньки! — и обязательно каждый протягивает руку для пожатия. Я всматриваюсь в них с любопытством. Есть очень интересные типы. Вот высокий старик, иконописное лицо, длинная седая борода шилом— видимо, старообрядец; вот полугородской человек; вот башкир или киргиз, с изрытым оспой лицом и трахомными глазами. Но особенно запомнился один — маленький, кривоногий, заросший бородой, весь какой-то изломанный, перегнутый во все стороны, с вороватыми, цыганскими глазами, блестевшими отливом спелой вишни. Он-то дает нам объяснения. Без конца сыплет трескучим говорком:

— Как насчет золотишка, говорите? Есть! Но плохо. Наше дело, знаете, — прямо, как картежная игра. Выйдет фарт— ладно, а нет фарта — и похоронить не ид что будет. Оно, золотишко-то, в горе идет швами [36] То же, что и жила. ). Нарвешься на хороший «пузырь» — и огребай тогда. А до этого— иной раз, по полгоду даром руками машешь!

Подошедший к нам заведующий прииском, высокий, энергичного вида мужчина, подробно объясняет нам способ добычи золота в Карабаше.

Золото, в виде мелких крупинок, заключено в горной диапситовой породе. Старатели, напав на признаки «шва» или жилы, то-есть заметив в породе несколько золотых блесток, прорубают в горе узкий коридор, штрек, держась направления этих золотых крупинок. Через неопределенный промежуток времени — неделю, месяц, иногда и полгода — эти «швы» приводят их к «пузырю», то-есть к месту, где золото гнездится особенно кучно и богато. «Пузырем» с лихвой покрывается вся предыдущая долгая и бездобычная работа. Это в лучшем случае. А в худшем, можно без конца долбиться в горе, держась «шва» и выбрасывая наверх лишь пустую породу. В большинстве же случаев золото идет ровным, не богатым, но и не бедным слоем. Старатель не находит «пузырей», но и не копается в пустой породе. Такая работа не убыточна, но и не дает ощутимого дохода.

— Эта штука все потроха вымотает, — ввязывается в разговор все тот же старатель с вороватыми глазами. — Работаешь, а словно бы и не работаешь… а так как-то!

— Тогда вам бросить надо вообще эту работу! — резонно заключаю я. — Ищите другую.

Он хитро блестит глазками;

— Чудак-человек ты! Говорю ж тебе— азарт! Слушай сюда. Вот работали мы о прошлый год. Шесть месяцев ровно долбились — ни-ни. Хоть с горы вниз головой бросайся. А потом вдруг кричат: «пузырь!» И правда! Вот тогда-то мы по восемьсот целковых на брата в полмесяца заработали. Видал? Так-то и веемы. Золото оно такое — вцепится, так не отпустит. Олютеешь… Наши еще деды, прадеды от него хлеб ели. Да и не один хлеб, а и винцом запивали.

Еремеичу надоели разговоры и расспросы. Он зовет меня в штольню. Идем. Из черного недра ее тянет леденящим холодом. И такое же леденящее чувство стискивает сердце. Жутковато лезть в эту дыру. Надеваем теплые ватные пиджаки, одолженные старателями, и ныряем в черную пасть. Штольня, то-есть главная шахта, пробита в горе совершенно горизонтально, без всяких наклонов вверх или вниз. А от нее уже разветвляются, разбегаются во все стороны боковые шахты или штреки. В каждом штреке работает своя, обособленная артель старателей. Каждый штрек — это путь к вожделенному золотому «пузырю».

Главная штольня на небольшом расстоянии освещена электричеством, а дальше, также и в штреках, первобытная темнота. Но там нам дадут особые лампочки.