В. Афанасьев - Всемирный следопыт, 1927 № 10

— Ты безумец, Ю, — испуганно зашептал Нэ, — куда мы пойдем потом? Ведь господин не один — их много, и еще больше французов, а у них много, очень много солдат. Они найдут нас везде. Нас убьют, а в долине Зеленого Глаза другой хозяин так же будет бить кнутом с колючками бирманских крестьян…

— Перестань, Нэ! Недолго жить всем купцам. У крестьян Бирмы есть терпение, но они — люди, и их терпение кончится. Потом, старик, я слыхал… мне говорил один китаец из Аннама, что где-то далеко… в какой-то северной стране, я не помню, как она называется… не осталось ни одного купца, старик…

Старик выпучил глаза.

— Что ты болтаешь? Куда же они могли деваться, Ю?

— Не знаю — их там нет…

— Они умерли?

— Да, китаец говорил, что многие из них умерли.

— От какой же болезни они умерли, Ю?

— Эту болезнь тот китаец назвал… Постой, дай вспомнить, Нэ… Он назвал ее, назвал… Да, он назвал ее — Ле-нин.

— Ле-нин? Что это такое Ле-нин, Ю?

— Не знаю. Это — болезнь, а может быть, тайфун, я не знаю. Но этот тайфун унес всех больших купцов из той страны.

— О, сын мой! Китаец сказал тебе, как итти в эту страну?

— Да, он махнул рукой — вон туда.

— Туда, Ю? — старик сомнительно покачал головой. — Но там не бывает солнца, мой друг.

— Я думаю, что там должно быть другое солнце, ярче нашего. Идем туда, старик… после. Солдаты не посмеют итти за нами. Слышишь, старик?.. Ты молчишь? Ты не хочешь?

Нэ задумчиво глядел себе под ноги. Ю положил ему руку на плечо.

— Так, старик?

— Так, мой сын! — твердо ответил Нэ, вскидывая глаза.

Уходя на свой конец плота, он хотел обойти спавшего купца, но вдруг решительно перешагнул через него, измяв ногами несколько атласных подушек…

На безоблачное небо стали собираться тучи. Они быстро сгущались, темнели, становились все ниже и тяжелей, и вдруг неожиданно, как это часто бывает в тропиках, хлынул страшнейший ливень. Сплошным потоком низвергалась вода с неба, и река сразу помутнела и вздулась.

Видно было, как в селениях, расположенных по берегам, заметались люди, оттаскивая подальше от воды лодки и загоняя скот и кур в хлевы, устроенные под хижинами между сваями. Заволновались и солдаты на плоту. Из чемоданов купца они вытащили большой брезент, устроили из него крышу над господином, прикрыли вещи и сами залезли под брезент.

Фа сначала долго охал, потом медленно опустил руку в карман и вынул оттуда коробку с хинином. Купец много раз видел, что европейцы принимают хинин в сырую погоду, и не хотел от них отставать в культурности, хотя, как уроженец Бирмы, он не был подвержен лихорадкам.

Осторожно положив таблетку хинина в рот, Фа потянулся к кувшину с водой, но вдруг заметил, что кувшин пуст. Положение знатного бирманца оказалось катастрофическим. С одной стороны, ему не хотелось выплевывать драгоценного лекарства, с другой — он боялся раздавить таблетку во рту. Проглотить же ее без воды он не решался.

Когда солдаты увидели, что их господин, с налившимся кровью лицом, корчится в нелепых жутких судорогах, дико ворочает глазами и хочет, но не может что-то сказать, они перепугались.

Положение спас Ю. Он бросился к кувшину, схватил его и побежал с ним к краю плота. Там он задержался ровно на полсекунды больше, чем это нужно было, чтобы просто зачерпнуть воды, и, вернувшись, с почтительным поклоном поставил кувшин рядом с господином…

Таблетка хинина, наверное, все-таки раздавилась во рту Фа, потому что, отхлебнув из кувшина, он потом долго отплевывался и сосал конфеты.

Желая быть европейцем до конца, Фа приказал и солдатам проглотить по таблетке. Те смотрели на лекарство с опаской, но, не осмелившись ослушаться, положили его в рот и, выпучив глаза, подолгу пили из кувшина. Их мнение о вкусе хинина было, должно быть, не высоко…

Дождь все усиливался. С берегов побежали ручьи, вода в реке быстро мутнела. Прибрежные пальмы то и дело встряхивали широкими листьями, и с листьев с громким шлепаньем обрывались огромные капли. Плот пошел быстрее. Брезент купца стал в нескольких местах промокать. Фа накрылся ковром. Путешествие ему уже надоело и, позвав к себе Ю, он строго обратился к нему:

— Скажи мне, когда мы будем в Бамо?

Ю развел руками, показывая, что все — в руках «всевышнего».

— Я не знаю, господин — как этого захочет всепрекрасный Будда, — ответил он.

Фа поморщился. Он не очень-то уважал «всепрекрасного», но перед туземцем «низшего» класса, конечно, не стал бы высказывать своих воззрений.