Н. Жураковский - Всемирный следопыт, 1927 № 07

Крики и свистки заптиев продолжали усиливаться, и, когда оба беглеца достигли трамвайного полотна, пересекавшего дорогу к Долма-Бахче [44] Дворец на Босфоре. ), стала очевидной угроза смерти.

Осман быстро сорвал шапку с Фуада, снял с него халат и показал недоумевающему бею на силуэт мечети Валидэ. Он точно хотел указать Фуаду, где легче скрыться. И, когда Фуад побежал по указанному направлению, Осман надел на голову его шапку, накинул на плечи его халат и побежал к месту причала шлюпок.

Ярко освещенное трамвайное полотно выдало заптиям каикджи. Шумная толпа кинулась. за ним и выбежала на пристань Кабаташ.

Осман вскочил в свою шлюпку и быстро поплыл по течению пролива. Работая веслами, он не переставал думать: успеет ли спастись Фуад от рук озверелых беев?

И Осман нарочно кивал шапкой Фуада и выставлял на свет яркие полосы халата.

Свистки и крики заптиев прекратились. Со стороны артиллерийских мастерских быстро приближался моторный бот с речной стражей. Предупрежденные по телефону с пристани Кабаташ, в боте сидели вооруженные жандармы.

На Османа направились стволы винтовок, и грубый голос приказал бросить весла.

Осман повиновался. Ажурные пилястры окон мечети Валидэ смутно виднелись в проливе. Туда скрылся Фуад.

Впереди по Босфору, один за другим отходили громадные транспорты, груженные богатством пустеющих дворцов. На палубах чернели закутанные фигуры женщин. Справа на набережной Тофане окаменелыми изваяниями стояли рослые анатолийцы — верные слуги младотурецкой партии. Они глядели на воды Босфора и вспоминали холмы Малой Азии, где сражались их родные братья.

Над засыпающим Стамбулом горели яркие звезды и, цепляясь за вершины высоких минаретов, задумчиво мерцали в вышине бархатного неба, Со стороны Галаты, как всегда, стонали скрипки оркестров и, точно прощаясь друг с другом, на холмах Илдыза перекликались трубы горнистов.,

В один ясный и теплый ноябрьский день — один из тех нарядных осенних дней, какие бывают только в Босфоре, — в последний раз вызвали на допрос молодого каикджи, ценою своего ареста спасшего героя восставших анатолийских крестьян— Фуада.

Два месяца сидения в тюрьме и мучительные побои, которыми пытались заставить говорить Османа его палачи, наложили на его лицо складки страданий. Бледный, исхудавший, качающейся походкой шел он через двор к следователю в сопровождении равнодушных редифов-албанцев.

Осман замедлил шаги и задышал полной грудью, вдыхая пряные ароматы кипарисов и мирт и соленый запах моря. Только здесь, жмурясь под жаркими лучами ослепительного солнца, видя над собой глубокий провал голубой небесной чаши, слушая крикливые гудки босфорских пароходов, песню товарищей каикджи, несшуюся с пролива, — только в эти минуты Осман почувствовал весь ужас своего двухмесячного сидения в тюрьме. Звуки дня пробуждали в нем жажду жизни, крики чаек напоминали о собственной неволе, а мрачные лица албанцев, подозрительно следивших за его замедленными шагами, вызвали в памяти каикджи бесконечные угрозы, мучительные пытки и призрак смерти, стоявший за его плечами.

И Осман задумался. Глаза его затуманились, и две слезинки, блеснув, скатились по смуглым щекам. Ведь он был так молод!

В одном из отдаленных углов казармы стояла кучка вооруженных редифов. Недалеко от нее расположилась группа лиц, одетых в штатское, и, как показалось Осману, с руками, связанными за спиной. Из дверей казарменного здания бежал неряшливый заптий и размахивал листом бумаги.

Осман остановился. Ему показались знакомыми черты одного из стоявших людей, но грозный оклик албанцев и удар прикладом по спине заставил его быстро пройти через двор — под каменные своды темного портала. Двое редифов, одетых в мундиры анатолийской гвардии, молча пропустили арестованного.

Осман, точно прощаясь с солнцем, с небом, с далью синевшего Босфора, за которым начинались холмы родной ему Анатолии, с отчаянием оглянулся и с ужасом увидел, как редифы, стоявшие у стены, взяли на прицел ружья и направили их на группу штатских. И в тот момент, когда он входил в низенькую комнату с толстыми решетками на окнах, до его слуха донесся нестройный залп винтовочных выстрелов и протяжные стоны.

Стоны вскоре прекратились, и со двора послышалась мерная дробь барабана, тяжелая поступь солдатских сапог и окрики офицеров.

— Такая же участь ждет и тебя, анатолийская змея, если ты не выдашь врагов султана!