Анатолий Музис - Кто приходит первый. Из рассказов геолога

– Ведь вот же не на войне, а гибнут люди, – тихо произнес Василий; и мне показалось, что этот человек, такой равнодушный ко всему, что касалось его лично, сейчас заплачет от жалости.

Радист смотрел на Ананьева, ожидая новых распоряжений.

Ананьев взял свою радиограмму и дописал: «Случай с Соловьевым воспринял как предупреждение, решения не изменил».

Утром Ананьев распределил имущество. Белкунову надлежало вернуться на заимку, а оттуда уже знакомой тропой идти в Енисейск.

Короткое рукопожатие и тайга скрыла от нас караван. Ананьев и Василий снимают ружья, гремит прощальный залп.

Галея

Касовские болота, или галеи, как называет их Василий, – это длинная узкая полоса, заросшая мхом и клюквой. Дальше галея расширяется, превращаясь в настоящую трясину. Почва под ногами колышется и я вижу, как идущий впереди меня Василий покачивается вверх-вниз, вверх-вниз. Под ногами, заливая ботинки проступает вода. Кас течет где-то посредине галеи. Подходы к истокам всюду заболочены. Василий вырубает две жерди и шест. По этим жердям Ананьев, балансируя как акробат, подходит к самому руслу и шестом пробует глубину – два метра шестьдесят сантиметров. Затем он пробивает шестом грунт под ногами и шест также уходит на глубину двух метров.

Кас берет свое начало из так называемого Верхнего Касовского болота, но разыскивать его истоки в наступающей темноте, да еще по трясине – дело гиблое, и мы останавливаемся у опушки леса на ночлег.

В дороге нас задерживали еще и… рябчики. Василий и Анатолий Романович расстреляли свои патронташи, сделав свыше тридцати выстрелов. Ананьев, увлекшись, однажды саданул по рябчику пулей. Всего за день подстрелили 19 рябчиков.

Заимка

До нижней заимки добрались уже в темноте. Изба большая, просторная, с железной печуркой, картошкой, свежим сохатиным мясом и… без жителей. Впрочем, они нам и не нужны. Быстро разводим огонь. Василий терзает рябчиков. Умелым движением он сразу отделяет белую грудку от ножек, головы, крыльев и кожицы с перьями. Мы роскошествуем – по четыре с половиной рябчика на брата! А потом сон. Сон в тепле, в сухом месте, в доме. Кстати, сегодня второе октября, месяц как мы уже из Енисейска. Что и говорить, нам скорее хочется домой. Мы изрядно устали, да и через неделю, другую может выпасть снег.

Утром Василий проявил «инициативу». Он сварил, или как он выражается «напарил», на дорогу сохатиного мяса и к двум часам дня мы закотомились и пошли. Дорога оказалась на редкость хорошей и мы к семи часам вечера с работой прошли 8 километров. Надо сказать, что выходили ли мы в пять часов утра или в двенадцать-час дня, мы все равно не делали за день больше семи-десяти километров. Это, очевидно, был предел физических возможностей при прохождении черновой тайгой.

На склоне крутого лога, где песок выходил прямо на поверхность, сделали раскопку и заночевали. Натаскали коряг, разожгли огонь, заварили чай.

Василий на ночь сооружает особый род охотничьего костра – нодью. Он приносит два толстых сухих бревна и кладет их одно на другое. В верхнее вбивает ветку-крюк, за который бревно поддерживает упругая жердь, чтобы оставалась щель, и зажигает бревна вдоль щели.

Нодья

Только мы собрались почаевничать, как где-то невдалеке хрустнула ветка. Треск был такой громкий, что Василий и Ананьев вскочили на ноги и схватили ружья. Мы замерли в ожидании: вот-вот из чащи покажется медведь.

– Ходит, – шепотом сказал Василий. – Слышно, как травой шуршит.

– Неужели он пойдет на огонь? – усомнился я.

– Умный медведь – тот вообще не пойдет за нами, – убежденно ответил Василий. – А если медведь балованный, то пойдет.

– Будем надеяться, что медведь умный, – сказал Ананьев, опуская ружье.

Глухой рев прорезал таежную тишину и мы невольно придвинулись подвинулись друг к другу. Рев повторялся на разные голоса и Василий безошибочно определил:

– Медведица с медвежатами, около берлоги встали.

– Опасно?

– Да уж, погладит, не обрадуешься.

Ничего не скажешь – приятное соседство! Ананьев, по примеру Василия, перезарядил оба ствола жаканами, я навалил в костер дров. Когда здоровенная смолистая коряга запылала вовсю, мы сделали два выстрела в темноту для острастки и, усевшись поближе к огню, заговорили о медведе, его хитрости, его силе и любопытстве.