И. Дельмонт - Всемирный следопыт, 1928 № 02

На сотни неоглядных километров раскинулся красновато-желтый ковер песков; как пышные розы на древнем узбекском намазлыке [6] Намазлык — небольшой ковер. ), цветут на нем мраморы и порфириты [7] Паразиты — изверженные вулканические породы характеризующиеся сложным кристаллическим строением. ) Хек-тау, Букан-тау, Джаман-зангар-тау; края его свесились в Сыр-дарью и Аму-дарью, намокли и защетинились бахромой камышей. И вершится на этом ковре тяжба человека с пустыней — тяжба извечная, неотступная, на жизнь и смерть. Стрижет человек бахрому, режет ковер по краям на лоскутья-танапы [8] Танап — участок орошенной земли в четверть десятины. ), — в надрезах выступает голубая кровь. Чтобы лоскутья не сдвинулись, не скомкались, пришивает он их к земле цепкой дерниной. И через год на танапах — бледножелтая акварель хлопка и мясистая зелень бахчей.

Все дальше по ковру голубые надрезы, все жесточе борьба. И встает пустыня на бой за свой изрезанный ковер. Она посылает вперед ветер и тревогу. Бесчисленные стада барханов [9] Бархан— песчаный сыпучий холм. ), которые паслись до той минуты мирными округлыми черепахами, вдруг вздымаются к небу; они расплескиваются на мириады песчаных брызг и несутся на крыльях бури, чтобы за десятки или сотни километров снова опуститься вниз неподвижными круглоскатыми черепахами.

— Пыль идет! Пыль идет! — кричит в смятении человек.

Пустыня, как бушующий желтый океан, бьет в берега валами-барханами и заново ткет свой укороченный ковер. Голубые вены арыков [10] Арык — оросительный канал. ) забиваются песком, зеленые и бело-желтые акварели потухают и тонут в песчаном наводнении. Кишлаки и даже целые города не могут устоять против этого могучего прибоя. Кольцо пустыни снова раздвигается — без сожаления она развертывает по земле тяжкий, сыпучий ковер и душит под ним зеленую жизнь.

Старый Эмро, певец из Чаюглы-куля, в такие дни забивается под навес своей глинобитной норы и надрывно-монотонно поет про горестную жизнь детей пустыни. Серебряный оклад его круглой бороды в складках коричневого халата — словно солончак в глинистых впадинах. Растрепанная черная шапка мерно раскачивается вперед и назад.

Он поет:

«Вот от мазара [11] Мазар — могила. ) Иркибаи идет великая пыль. Она поглотила солнце и небо. Она выпьет светлую воду из арыков. И страх, как волк, крадется в серце бедных детей пустыни.

«Чаюглы-куль стояла у голубого озера. Это было очень давно, когда старый Эмро еще не снился своей матери. Тогда земля шевелилась от баранов, и люди не выпускали из рук дутара и кобыза [12] Дутар и кобыз — музыкальные инструменты. ).

«А теперь пустыня повернула свое лицо на Чаюглы-куль. Голубая вода канула в глубокий колодезь. На краю кишлака когда-то жил Худай-бергень, а теперь там вырос красный бархан.

«Но вот пришел советский батырь [13] Батырь — храбрец, удалой наездник. ). Он хочет спасти бедных людей. Он пойдет в пустыню и отворит ее сердце.

Оттуда хлынет голубая вода, и для дехкан [14] Дехкане — крестьяне (беднота). ) настанет новая жизнь».

Старый Эмро пел вслух о том, чем полнились его выпущенные на волю думы. А первая неотступная его дума была об исконной песчаной беде его родины, Временами он как-то жалобно взвизгивал или, может быть, всхлипывал, а иногда долго и гнусаво тянул на одной ноте, словно подвывал буре.

Пустыня, распуская буйные космы, вставала до неба. За саклями росли зыбкие сугробы песка. А в глиняной норе раскачивался старый Эмро, и в бурю и сумрак уносились его монотонные жалобы-думы:

«…Пустыня повернула свое лицо на Чаюглы-куль. Голубая вода канула в глубокий колодезь. Но советский батырь отворит сердце пустыни, и тогда начнется янги турмыш — новая жизнь».

В один из тусклых, заволочных дней к зданию почты в Дурт-куле подъехал всадник. На уем был военный шлем со спущенными бортами и высоко подвязанный серый плащ. Лица почти не было видно. Он упруго слез с коня и, слегка расставляя ноги, очевидно, от долгой езды верхом, вошел в здание.

Конь покосился вслед хозяину и, переступив передними ногами, сторожко замер. На улице было пустынно в этот расплавленный час. В воздухе висела завеса тончайшей розоватой пыли. Она то густела как дым, то матово таяла в голубизне. Солнце сконфуженно ржавело в ее сгустках. Где-то северо-западнее пролетала лохматая птица бури, от ее гигантских крыльев окрестности на десятки километров дымились пылью.