Эд. Велле Странд - Всемирный следопыт, 1928 № 01

Все они — и команда и пассажиры — исчезли без следа, и единственным воспоминанием о «Стратфорде» было донесение одного норвежского барка, который действительно встретил яхту, совершенно подходящую к приметам погибшего судна, и видел, как она пошла ко дну во время сильной бури осенью 1926 года. Позже по соседству с местом, где разыгралась трагедия, был найден спасательный ялик с надписью «Стратфорд»; там же плавали решотки, сорванные с дека [11] Закрытая палуба. ), спасательный буек и деревянная перекладина. Все это, вместе с отсутствием каких-либо сведений о яхте, создавало полную уверенность в том, что никто и никогда не услышит больше ни о корабле, ни с его команде. Еще больше подтвердила эту уверенность странная радиограмма, случайно перехваченная в то время, — радиограмма не совсем понятная, но не оставляющая сомнений в трагической судьбе парохода. Текст ее я приведу позже.

В свое время были отмечены некоторые характерные факты, относящиеся к плаванию «Стратфорда». Первый из них — странная таинственность, которой окружал всю эту экспедицию доктор Маракот. Он был известен, как ярый враг всякой гласности, враг печати, и эта его черта особенно ярко выразилась теперь, когда он отказался допустить представителей печати на судно в то время, когда «Стратфорд» еще стоял в доке Альберта. За границей ходили слухи об установленных на корабле новых оригинальных приспособлениях, предназначенных, для исследования жизни на больших глубинах, и эти слухи были подтверждены правлением заводов Хэнтер и Компания в Вест-Хартлепуле, где конструировались и строились эти аппараты. Утверждали, что все днище корабля может отделяться, и это обстоятельство привлекло особое внимание репортеров, которых с большим трудом удалось успокоить. Вскоре обо всем этом забыли, но история «Стратфорда» представляет некоторый интерес именно теперь, когда новое, неожиданное обстоятельство снова заставило всех вспомнить о судьбе исчезнувшей экспедиции.

Таковы обстоятельства, сопровождавшие отплытие «Стратфорда». В настоящее время существуют всего четыре документа, обрисовывающие уже известные всем факты.

Первый из них — письмо, написанное мистером Кирусом Хедлеем из Санта-Крус, столицы Больших Канарских островов, его другу — сэру Джемсу Тальботу из Оксфордского Тринити-Колледжа.

Второй — странный призыв по радио, о котором я упоминал.

Третий — та часть судового дневника «Арабеллы Ноулес», где говорится о стеклянном шаре.

Четвертый и последний — удивительное содержание шара, которое является либо новой выдумкой, либо открывает новую эпоху в ряду достижений человеческого опыта, важность и значительность которой стоит вне всяких сомнений.

Сделав эти оговорки, я привожу письмо мистера Хедлея, любезно переданное в мое распоряжение сэром Джемсом Тальботом и до сего времени еще не опубликованное.

Оно датировано первым октября 1926 г.

«Посылаю вам это письмо, дорогой Тальбот, из Санта-Крус, где мы остановились на отдых на несколько дней. Моим товарищем в плавании был Биль Сканлэн, главный механик; он мой земляк, у него удивительно компанейский характер, и, естественно, мы сблизились с ним. И тем не менее сегодня я один; он отправился, по его выражению, проветрить мозги.

Вы встречали Маракота и знаете, какой это сухой человек. Я вам рассказывал, кажется, как он встретился со мной и пригласил к себе работать. Он искал ассистента и обратился к старому Сомервиллю из Зоологического Института. Сомервилль послал ему мою премированную работу о морских крабах; остальное уладилось само собой. Разумеется, это великолепно, когда приходится работать по специальности, но я предпочел бы работать с кем угодно, только не с этой живой мумией, Маракотом. Он в своем уединении совершенно непохож на живое существо, он весь поглощен своим делом. «Самый окаменелый камень в мире» — выразился про него Биль Сканлэн. И несмотря на это, нельзя не преклоняться перед таким ученым. Помню, как вы смеялись, когда я попросил его порекомендовать мне литературу для подготовки к плаванию, а он ответил, что в качестве серьезного пособия следует прочесть полное собрание его сочинений, а в качестве легкого чтения — геккелевские «Планктонные работы».

И вот теперь я знаю его не ближе, чем тогда, в маленькой приемной с видом на Оксфорд-Хэй. Он ничего не говорит, и его худощавое, суровое лицо — лицо Савонаролы, или, вернее, Торквемады [12] Савонарола — итальянский проповедник-реформатор XV века, изобличавший распущенность духовенства. Повешен папой Александром VI. О Торквемаде — см. примечание к рассказу «В недрах столетий» (№ 11 «Вокруг Света» за 1927 г.). ) — никогда не озаряется улыбкой. Длинный, тонкий, выдающийся вперед нос, близко посаженные, маленькие, серые, сверкающие глазки под нависшими клочковатыми бровями, тонкие губы, всегда плотно сжатые, щеки, провалившиеся от постоянного умственного напряжения и суровой жизни, — вся его внешность не располагает к сближению. Он витает всегда где-то на вершинах мысли, вне пределов, досягаемых обыкновенными смертными. Временами мне кажется, что он не вполне нормален. Например, этот диковинный аппарат, который он… Но буду рассказывать все по порядку, а вы уже сами разберетесь и сделаете выводы.