Майя Матвеева - День одиннадцатый

Ее сердце болезненно сжималось, а порывы ветра, казалось, стрелами пронизывали все существо. Чарли физически ощущала острую боль, но источником ее оставались лишь размышления. В попытке освободить от них разум девушка вскинула голову вверх, всматриваясь в глубокое голубое небо, в ветви деревьев на его фоне над головой. Чарлиз захотелось стать одним из этих зеленых великанов, свободных от обязанности оправдания ожиданий окружающих, независящих от власти монет, человеческого осуждения и презрения из-за их отсутствия, и времени. У них, кажется, так много времени, а у нее оно сыпется из рук, и именно этого ресурса ей не хватит в осуществлении главной цели жизни, даже если она приложит все мыслимые и немыслимые старания и связи. В настоящий момент она лишена положения, средств и крова, а юность осталась позади. Где-то в далеком прошлом, о чем свидетельствовали стоящее на пороге восемнадцатилетие и более молодые девушки, что встречались Чарлиз, бегающие и веселящиеся друг с другом, с такими же смеющимися, беззаботными, как и у нее прежде, лицами, но уже не она. И это время для нее никогда больше не вернется. Чарли отчетливо понимала это. Ей в пору уже гулять со своими девочками, что она и делала бы, если бы не посвящала мысли и дела иному устремлению. Безусловно, причиной тому нельзя считать отвращение к детям, напротив, Чарли любила их, меж тем не обладая страстным желанием в скорейшие сроки стать матерью, как и супругой первого попавшегося жениха.

По-прежнему не смотря по сторонам, Чарли следовала по тропе к дому. Одно поле, пройденное ею, сменялось другим, оставаясь далеко позади, пока в какой-то момент у Чарли не зародилось ощущение преследования кем-то. Словно некто шел вослед. Ей никогда подобного не чудилось. Она не страдала навязчивыми состояниями, но сейчас, быть может, ей хотелось, чтобы кто-то шел следом? Кто-то, чья судьба, близкая ее судьбе, как-то связана с нею. Или сможет повлиять на нее, кардинальным образом изменив жизнь. Вопреки неожиданным ощущения, кроме мухи, летающей вокруг лица, больше у Чарлиз преследователей не было. Девушка неохотно отмахнулась от нее и, вспомнив известную ассоциацию, загрустила еще больше. «Даже мухи не считают меня чем-то стоящим…» Глаза одномоментно увлажнились, и Чарли вновь обратила лицо к небу, вытирая влагу с уголков глаз. «Есть нечто, большее того, к чему меня склоняют обстоятельства. Оно значительнее и опаснее, потому что предназначено лишь для меня одной, точно путь по нехоженым тропам, но именно этим оно мое. И решать мне: выбирать ли собственный, пусть даже тернистый путь, либо блуждать в потемках, что для других привычная жизнь, а для меня умерщвление…»

Придерживаясь привычного маршрута, Чарли минула поляну, где еще вчера лежала на траве, наслаждаясь жизнью природы и ее энергией, прошла тот самый пруд, со склоненными над ним деревьями, и ступила под тень аллеи из нескольких дубов, одиноко возвышающихся над лугом. Когда-то, давным-давно, они сами, вероятно, проросли здесь из нескольких желудей, став защитой случайного путника от безжалостного солнца. Будто выштудированные солдаты, стояли они ровным рядом, будучи уже необъятными исполинами. Проходя меж ними, Чарли наслаждалась прохладным ветерком, касающимся разгоряченной кожи рук, вдыхала запах молодой листвы, пока чуть не напоролась на острые обломанные бычьи рога, неожиданно оказавшиеся под грудью. Вмиг распахнувшимися от удивления глазами девушка принялась изумленно рассматривать возникшее перед собой животное.

Это был молодой, но очень хилый и изнеможденный бык. Ноги еле держали его, и он, опираясь на дерево, не мог сделать от него и шага. Казалось, даже веревка, опутывающая его шею, была не нужна. От природы сильный и выносливый, он стоял, безучастно склонив ставшую тяжелой для него голову. Внимательно осмотрев его острую спину с выпирающим хребтом и торчащими по бокам ребрами, покатую шею, Чарли поймала на себе взгляд животного. В бездонно черной звериной глубине его она прочла бесконечную мольбу и скорбь. Безучастное к окружающему животное находилось в полной уверенности в безрезультатности крика, даже напротив, усугублении им своего положения, потому не произносило ни звука. Говорящими оставались только глаза и облик быка, свидетельствующие о медленном, но верном прощании животного с жизнью. Да и что в ней было для него хорошего? Бесконечная работа с зари до зари, горсть плесневелого зерна и несвежего пойла.