Ольга Лущинская - Мой мир. Малкольм Тернер. Книга первая

Не знаю, что было после. Очнулся я уже в кабинете врача. Понял я это не сразу, потолки очень напоминали те же, что и у меня дома. Красиво переплетенные ветви вечно молодых лиственных деревьев. Я уж было подумал, что все это действительно было кошмарным сном, а сейчас все кончилось. Но свет из окна падал с другой стороны, а ветви были слишком уж тонкими. Врачом сегодня работал Шницель, небольшой йоркширский терьер. Он хорошо выполнял свою работу, сколько мне рассказывали. Сам я с ним ни разу не сталкивался, хоть и работал каскадером. На съемочной площадке в его смену калечиться мне еще не доводилось. Он ответственно относился к своей работе и никогда не пропускал мимо своего носа даже самые незначительные угрозы чьему-либо здоровью.

– Малкольм, ты меня слышишь?

Я нашел в себе силы только качнуть головой, так как еще не совсем пришел в себя.

– Ты можешь рассказать мне, что с тобой произошло?

Присевши на кушетке и свесив ноги, я наконец-таки продрал глаза. Дышалось мне несколько тяжко. Я посмотрел на Шницеля и промолвил:

– Я… не знаю сам. Правда. Просто пил воду. Закрыл глаза. Всё. Что произошло?

– Ты потерял сознание. Не знаю точно, сколько ты так пролежал, но здесь ты был без сознания не меньше получаса. Где ты поранился? – спросил он, кивнув в сторону моей повязки.

– Да я… порезался. На кухне.

– Покажи мне рану. Я обработаю ее как положено.

Я развязал узел на повязке и неспешно размотал бинт. Шницель взял мою руку и прямо ахнул:

– Дак у тебя же нет тут ничего!

– Как ничего?

В самом деле. Царапин там не оказалось. Для пущей уверенности Шницель покопался в шерсти, рассчитывая, видимо, что царапины совсем небольшие и легко спрятались под густой шерсткой. Но нет. Абсолютно здоровая и невредимая кожа. Шницель тяжело вздохнул и посмотрел мне в глаза:

– Малкольм, ты меня прости, но тебе точно нечего мне сказать? С тобой что-то произошло?

– Нет.

Ну нет, конечно нет. Мне только не хватало оказаться в доме для душевно больных. Я в порядке. В полном. Иначе и быть не может. А с тем, что это было, я разберусь сам. И позже.

– Ну, – пожал он плечами, – как знаешь. Я не вправе сомневаться в твоих словах, но я сомневаюсь в твоем состоянии. Что бы там у тебя не произошло, тебе следует отлежаться дома денек. Обмороки это не шутка. Работа у тебя опасная. Может, стресс или еще что похлеще. Отправляйся домой сегодня. Я предупрежу, кого надо, что ты не в состоянии работать. И, прошу тебя, не перечь мне. Я наслышан о твоем упорстве и ответственном отношении к работе. Я сам такой. Прописываю тебе покой. Никуда сегодня не ходи, отлежись, попей чаю с сонной травкой. Тебе это поможет. Я думаю, что ты просто маленько переутомился. Если, конечно, ты ничего не скрываешь.

Сопротивляться я не стал. Шницель повилял хвостом, улыбнулся мне и отдал листочек с назначением. По дороге домой я чувствовал себя совершенно нормально. Порезов больше не было, странных звуков тоже, голова не кружилась. Меня не знобило и не шатало. Всё было как и прежде. Выпив чашечку чаю, я прилег на диван в гостиной. Сонная трава сморила меня и я уснул.

Чувствовал я себя совершенно измотанным. Как-то вдруг резко похолодало. Может, меня снова знобило. Я решил, что на всякий случай надо бы укрыться. Но открыв глаза… черт! Я снова в этом ужасном месте. Едкий туман, холод… но на этот раз здесь как-то особенно мрачно. Словно самая черная ночь спустилась на эти земли. Я поднялся с пола, который все так же не ощущал, как и в прошлый раз. Вокруг было совершенно пусто. Лишь глухие звуки доносились откуда-то издалека. Будто что-то металлическое падало с горы, собрав все выступы на своем пути. Звуки доносились с разных сторон то четко, то прерывисто и расплывчато. Меня вновь одолело беспокойство. Где я, где? Что происходит? Я ощутил, как у меня потеют ладони. Ноги затряслись, словно вся твердь подо мной шаталась от пробудившегося вулкана, передавая беспокойство всему, что с ней соприкасается. Вдали послышался треск сухих сучьев, ломающихся под напором ветра, гнавшего туман в мою сторону. Я стоял как пригвожденный и не знал, куда мне идти. Никаких указаний от голоса, как в прошлый раз, я не получал. Идти самому было тоже не очень сподручно. Я все еще не забыл набегающую на меня тень, оставившую след на моей руке, который исчез так же внезапно, как и появился.

Долго так стоять я не мог. Мне нужно куда-то двигаться. Глупо было надеяться, что я выберусь отсюда как-то само собой, не прилагая никаких усилий. И тут я вспомнил слова голоса. Мне нужно положиться на свою интуицию. Тут у меня возникло внезапное противоречие. Мое нутро гнало меня вперед, на треск сучьев, навстречу ветру. Но страх гнал меня обратно. Может, именно там сейчас та таинственная тень, и на этот раз она не будет ко мне так благосклонна, как при первой встрече. Она не ограничится жалкими царапинами, а вполне серьезно может лишить меня жизни. Эта невидимая опасность подстегивала меня бежать прочь от ветра. Нет, я должен перестать полагаться на разум. Только интуиция. Страх живет в моей голове. Чутье живет в душе. Душа – одна из самых непостижимых вещей на свете. Она безгранична и эфемерна. Выжить в непостижимом уму месте возможно лишь благодаря столь же непостижимой вещи – души. Я двинулся вперед, против ветра. Шел я неуверенно и осторожно, немного крадясь, чтобы никто и ничто меня не услышало, если тут оно есть. Чем дальше я шел, тем сильнее меня охватывала уверенность, что я движусь в верном направлении. Мне казалось, что туман рассеивается, а звуки ломающихся сучьев стихают и растворяются вместе с туманом.