Руал Амундсен: Всемирный следопыт, 1928 № 07

Ямщик-якут на последнем перегоне старался на ломаном русском языке объяснить мне, что я еду в проклятое место.

— Место плохой, — сказал он.

— Почему?

— Там наверху на лесу и на камнях много уор [2] Уор — злые духи, якобы вызывающие болезни. ), очень много злой уор! Они оттуда летят, — и он указал на запад [3] По старинным поверьям якутов, с запада приходило все злое: холодный ветер, царские чиновники. ). Помолчав, он добавил: — Ты едешь к Гуорга? Хороша кузнец Гуорга!

Так как я задумался и не ответил, якут стал импровизировать монотонную, как осенний ветер, песню:

— Хороша кузнец Гуорга! Ах, хороша кузнец! И деньги не берет, и шкура не берет, и все дает. Ах, большой шаман Гуорга!..

— Георг — шаман? — удивился я.

Импровизатор, не ответив мне, продолжал завывать:

— Кузнец и шаман — из одного гнезда. Только шаман Гуорга может жить на горе! Его боятся все уоры. Ах, хороша кузнец Гуорга!

«Неужели Георг шарлатанствует?» — подумал я.

Когда подъехали к дому, я его с удивлением осмотрел. Слез с телеги, огляделся во все стороны… Вот так революция в строительстве!

Определенно, Георг стал заправским шарлатаном. Он наврал мне с три короба, а я и уши развесил.

Передо мной была самая обыкновенная изба. Телега уехала назад вниз. Полная тишина. Я еще раз оглядел избу, стараясь найти хоть намек на архитектурное новаторство. За избой — плетень. Во дворе — сарай. Сзади двора лес еще выше уходил в гору. Ни признака жизни. Я пошел к двери. В это время она распахнулась, вышел Георг и, радушно улыбаясь, протянул мне обе руки:

— Я очень рад, что ты выбрался!

Мы вошли в сени. Георг запер дверь и провел меня за русскую печь.

Ни одного человека в доме не было.

— Куда ты меня ведешь? — спросил я, видя, что он поднимает люк в подвал и спускается вниз.

— Веду тебя в дом.

— Что ж ты в подвале, что ли, живешь?

Он не ответил.

В подвале, при свете карманного фонаря, Георг что-то надавил рукой у одной из стен, и перед нами открылась массивная дверь, которая пропустила нас в какую-то комнату и бесшумно закрылась.

Из комнаты вышли через другую такую же дверь.

Яркий свет заставил меня в первое мгновение невольно зажмуриться. В следующее мгновение я, пораженный и очарованный, не верил своим глазам.

Мы стояли в длинном туннеле, казавшемся бесконечным благодаря игре света и зеркальному отражению. Свод и стены, описывавшие почти полный круг, а также прямой пол были совершенно гладки. Мозаичный рисунок заставил меня сперва предположить, что туннель облицован хорошо отполированным, неизвестным мне сортом мрамора, но тотчас же я увидел, что это не так. Весь туннель, насколько было видно, состоял из цельного куска какого-то стекловидного материала.

— Садись, — сказал Георг.

Мы сели в двухместное кресло на колесах и бесшумно поехали. Местами мы сворачивали в боковые коридоры, при чем перед нами открывались и сзади закрывались массивные двери.

— Мы делаем зигзаги, так как подъем довольно крутой, хотя можно ехать и прямо, — нарушил молчание Георг.

Я не мог оторвать взора от скользившей мимо меня гладкой стены. Самое богатое воображение художника не могло бы придумать такого разнообразия причудливых сочетаний узоров и красок, которые непрерывно сменялись на стенах туннеля.

— Все это сооружение не такая сложная вещь, как может с первого взгляда показаться, — сказал Георг. — После объясню.

— А зачем тебе понадобился такой необычайно устроенный подъезд?

— Предосторожности мне необходимы, сам понимаешь. Если б мой дом стоял на виду, это породило бы массу осложнений. Ссыльный выстроил себе дворец! Нет, это просто было бы невозможно! А теперь никто не знает о моем доме, не мешает мне работать. Могу конспирировать, сколько влезет. Кроме того, я освобождаюсь от необходимости опубликовывать принцип моей постройки.

— Почему же его не открыть?

— А ты как думаешь, на что царское правительство употребит, в первую очередь, мое открытие? — Для военных целей — раз, для постройки тюрем — два. А из такой тюрьмы убежать нелегко! — Помолчав несколько мгновений, он продолжал: — Эта война даром не пройдет! Революция приближается. Когда к власти придут трудящиеся, я спокойно смогу сделать мои достижения общественным достоянием, зная, что они действительно послужат для улучшения жизни масс, а не будут употреблены капиталом для удушения революционного движения.

Тем временем наше кресло катилось по коридорам, подымавшимся все время немного вверх.