Владимир Положенцев - Правда гончих псов. Виртуальные приключения в эпоху Ивана Грозного и Бориса Годунова

Челядь тут же добавила по углам сальных свечей, поставила на стол обещанных сотником жаренных белок, копченую рыбу. Пододвинул высокий норманнский стул, устало сел. Отмахнулся от холопа с кувшинами мыльнянки и ароматного уксуса – чего руки-то мыть, не пытал сегодня никого, не марался.

Не стал даже давать пробовать еду верному тиуну Бакуне, набросился на неё жадно, как пес. Удовлетворив первый голод, запил прямо из малого бочонка медовухой, затем опрокинул чарку анисовой. Смачно икнул.

Краем глаза заметил, как в землянку вошел князь Владимир Андреевич Старицкий. Но сразу не обернулся, пусть знает, что не он здесь главный. Подумаешь, двоюродный брат царя, внук Ивана III. А он – Малюта Скуратов, вся Русь дрожит при его имени. Однажды, в третьем году, он уже хорошо осадил князя. Тот тогда в очередной раз захотел занять место Ивана. Малюта заставил дьяка Савлука, посаженного Старицким за воровство в тюрьму, оговорить князя – мол предупредил полоцких воевод, о том что Грозный собирается осадить крепость. Иван Васильевич бросил братца в яму, но именно Григорий Лукьянович уговорил государя и митрополита Макария сменить гнев на милость – якобы по скудоумию князь свершил кознодейство. А когда Старицкого выпустили, сказал ему глядя прямо в глаза – помни мою доброту. Знал, что пригодится.

Раньше не время было напоминать, теперь оно настало.

Малюта не торопясь вытер рот и бороду, всё же встал, указал Владимиру Андреевичу на стул напротив. Князь был разодет, словно для церковного праздника: красный, вытканный серебром и золотом кафтан с воротником-козырем, горностаевая накидка, жемчужная корона на высокой шапке, именная сабля с перламутровой рукояткой в ножнах из марокканской кожи. Очи горят, готовые выпрыгнуть из глазниц.

Старицкий подозвал мальчика с мыльнянкой, омочил кончики пальцев, встряхнул ими несколько раз.

– Что ж, поговорим, – откинулся на спинку стула Малюта. Щелкнул пальцами:

– Пойдите прочь.

Изба тут же опустела от слуг. В дверях на время застыл сотник Лопухин, но и он выскочил наружу по кивку боярина.

Оба некоторое время смотрели друг на друга, будто пытались разглядеть подвох в глазах. Первым начал говорить Скуратов:

– Земство на твоей стороне, князь. И в опричнине теперь нет единства. Иван собирается просить у англицкой Елизаветы убежища.

– Братцу верить всё одно, что волку в лесу. Недаром на ваших опричных лошадей головы да хвосты волчьи понавесил. На твоем коне не замечал, брезгуешь? Тоже ведь душегубец.

– Как есть душегубец, – согласился Малюта. – Только давай не станем бодаться. На тебе ить тоже зла немало. И родную мать не пожалел, поступился, в монастырь отдал, лишь бы самому живота не лишиться.

– Матушка Ефросинья самолично решила в Горицкую обитель податься.

– Ну да, ну да, – ухмыльнулся Григорий Лукьянович. – Ладно, знаю, что это она тебя тогда на заговор подбила. Не на тех положился, князь, не на тех. Ивану, конечно, верить нельзя. В прошлом годе, когда только обосновался в Александровой слободе, уже отрекался. Кто обрадовался, тот головы и не снёс – Петрушка Головин, Димка Шеверёв, Никитка Ховрин, эх…

– Ты ж, поди, головы и рубил.

– А куда деваться? Я и рубил.

– Вот потому и интересуюсь – чем же тебе, сердечному, царь не угодил?

Князь с явной издевкой произнес слово «сердечному», налил анисовой, перекрестившись, выпил. Неловко получилось. Часть водки пролилась на меховую накидку. Отряхнулся, выпил ещё, на этот раз проворно, продолжил:

– Из захудалых дворян в первые заплечники тебя произвел, боярином пожаловал. А ты козни супротив него замышляешь.

Малюта тоже хлебнул вина, отер бороду рукавом.

– Рюрик княжество русское создал, а он его нещадно разрушает. На Новгород собирается. Пожечь хочет. Я ведь родом с Волхова.

– Не пойму. То к англицкой королеве, то на Новгород. Совсем Иван рассудка лишился. Или что-то темнит?

– Темнил Василий II, потому как слеп был. А у этого ум ясный, спорый. Недаром любит в шахматы играть. Выдвинет под удар слона и ждет что будет. Ты хвать его – и в западне. А я что знаю, то и сказываю. Думаешь, ежели я главный опричник, он мне каждый день, будто попу исповедуется? Ха. Я для него такой же холоп, как и все. Да-а… Тебя и новгородцы хотят государем видеть. Стонут от Ивана. Все Российское царство стонет. Так-то.

– Знаю, все знаю! – обхватил вдруг голову Владимир Андреевич. – Новгород с отчаяния готов и польскому королю поклониться. Этот кровопийца не успокоится, пока всех в могилу не сведет. Собрать бы доброе войско! А что Курбский, ты с ним виделся?