Сергей Алексеев - Утоли моя печали

– Я тебе изложил суть. Особенно интересует цель операции, кого и за что приговорили к смерти.

– Вы же знаете, я не могу ничего говорить вам!

– В таком случае медицинскую помощь не гарантирую.

– Как вы смеете?! – возмутился Зоммер. – Вы же прокурор! Я работаю на Россию! И вы обязаны содействовать! Обязаны защищать интересы государства!

– Ваша служба существует вне закона. – Бурцев встал, боясь шевельнуть головой, и понес ее как доверху наполненный кубок. – И в интересах какого государства работает – большой вопрос.

– Меня найдут! Вышел контрольный срок! И тогда!.. – Он задохнулся от боли и ярости.

– Ну что тогда?.. Не хочешь говорить – лежи. До вечера вряд ли найдут. А вечером выйдет еще один контрольный срок, созреешь, разговоришься. Почаще посматривай, что у тебя между ног…

Бурцев вынес стул, запер камеру и положил ключ в карман.

Начальник милиции сидел в своем кабинете и тихонько пиликал на гармошке, самозабвенно склонив голову. Увидев Бурцева, с сожалением сомкнул меха, застегнул ремешки.

– Слушай, прокуратура! Хочешь глянуть, чего мы тут нашли? Вот, смотри сюда!.. – Майор достал из стола патрон от «винтореза». – Какой смешной боеприпас. Сроду не видывал, придумают же… Один мой опер хоть и из дураков сам, но сообразил что к чему.

Оболочка девятимиллиметровой пули откручивалась, как колпачок, под ним оказалось устройство, собранное из тончайших, расположенных радиально пластинок, в центре которых торчала пластмассовая ампула.

Не случайно притащили этого агента из Германии: для стрельбы специальными химическими боеприпасами требовалась особая подготовка. Выстрел производился в открытые участки тела со строго установленного расстояния. Снаряд такого патрона доносил до цели только отравляющее вещество – остальное сгорало в воздухе, – и, попадая на кожу, оно мгновенно всасывалось, не оставляя никаких следов, и некоторое время спустя наступала смерть. Причину ее установить было невозможно даже при самых уникальных исследованиях, поскольку кожные покровы, ткани и стенки сосудов никак не защищали, вещество буквально проваливалось в кровь и воздействовало на центры головного мозга, управляющие сокращением сердечной мышцы.

Просто останавливалось сердце, а яд в крови быстро разлагался на составляющие и ничем не фиксировался.

Гений человеческого разума изобрел самый совершенный способ убийства, выглядевшего карой небесной: жертва ощущала лишь легкий укол, словно мошка укусила…

Это не голландец с охотничьим карабином, сваливший Николая Кузминых, как медведя…

Одно то, что спецслужба пыталась делать свои грязные дела чисто и тайно смерть ее новых жертв никогда бы не посчитали насильственной, – говорило о многом. Например, о том, что не дают размахнуться, как прежде, сковывают действия и что война переходит в какую-то новую, может быть, завершающую стадию.

Или все это потому, что сменилось руководство, а значит, и тактика действий…

– Вот тебе и дурак, – еще раз похвалил майор своего опера. – Сейчас он с прицелом возится, тоже, говорит, интересно, сплошная электроника, целый телевизор…

– Он бы лучше с людьми в районе возился, – проворчал Бурцев. – В патронах разбирается, а под боком террористы пасутся. И никто о них ни сном ни духом.

Щукин покряхтел, сунув руки в карманы брюк, пошатался возле стола.

Бурцев вытащил из-под стола свою сумку, достал баклажку и налил всего один глоток в разовый стаканчик. Майор недовольно покачал головой.

– Ну, прокуратура… У нас так не делается! Если уж наливаешь – всем наливай. А нет – пей тогда втихушку. Тогда и цена тебе будет – тихушник.

– Это не водка, – процедил сквозь зубы Сергей от распирающей боли. – У меня после допроса башка разламывается, в глазах черно…

– А что это, если не водка? – Майор потянул носом.

– Живая вода…

– Чего? Какая живая-то?

– Будто ты не слышал! – Бурцев выпил воду, сел и сжал голову.

Начальник милиции понюхал стаканчик, выжал из него каплю в рот, почмокал.

– И точно, вода… Когда голова трещит, надо водкой похмеляться, а ты… Придумал, живая вода…

– Да я не с похмелья… А воду эту жене везу. Правда, бывшей…

– Голова не может болеть иначе чем с похмелья, – заключил майор. – Любая другая боль от недостатка мозгов. Это вы в своей Москве сошли с ума, вот и болят головы неизвестно отчего.

– У тебя в камере предварительного заключения сидит мертвая душа. И я ее допрашивал.