Иван Макаров - Всемирный следопыт, 1929 № 03

Наши опасения усиливаются, когда вечером, достигнув зимовья у устья Чамбе, мы знакомимся с его обитателями. Постоянно тут живут две семьи. По образу жизни — это типичные пионеры тайги, проникающие иногда в самые глухие ее уголки. Охота, рыболовство, клочок отвоеванной у леса земли, на котором растет тощая рожь, — вот источники жизни таких пионеров. Однако обитателей этого зимовья это, повидимому, не удовлетворяет. Один из них пытался снабжать тунгусов самогонкой, другой не скрывает, что цель его пребывания здесь — найти золото.

— Мой отец нашел где-то тут богатейшую россыпь, да не успел использовать — медведь на охоте его порешил, рассказывает он, блестя глазами. — Я тогда мольчонкой был, а место отец держал в секрете. Вот теперь и ищу…

Я слушаю золотоискателя и думаю: «Можно ли с ним вдвоем остаться на ночь у костра? Пожалуй, это было бы неосторожно. Люди этого типа с одинаковой легкостью спускают курок и в рябчика и в человека. Особенно если чувствуют свою безнаказанность…»

Бандиты? Ну, конечно, они до сих пор шатаются где-то поблизости. Правда, из мужчин их никто не видел, но их видела _одна женщина, которой сейчас нет в зимовье. У ней бандиты и спрашивали, как пробраться к избушке Кулика. Золотоискатель не далее как несколько дней назад нашел на берегах Катанги несколько шалашей со следами недавних ночовок. Потом, две недели назад у них угнали лодку. Кому ночевать в шалашах и кто возьмет тут лодку? — Только они, бандиты…

— А как ты думаешь, — задаю я ему вопрос, — не могут ли этими бандитами быть кое-кто из местных жителей?

— Из местных жителей? — прячет он вдруг куда-то беспокойные глаза. — Да их всего-то тут раз, два и обчелся…

Золотоискатель круто меняет разговор и вскоре выходит из избы. Немного погодя Сытин делает мне знак, чтобы я вышел на улицу.

— Этот тип оседлал лошадь и куда-то исчез, — говорит он, отведя меня подальше от зимовья. — А что вы скажете на это? — показывает он рукой в сторону тайги.

Я смотрю в указанном направлении и сначала ничего не вижу, кроме бездонной тьмы. Но вот далеко-далеко, там, где днем я видел лесистую сопку, блеснул глазок огонька.

— Костер?

— Повидимому, да.

— Но кто тут может жечь костры?

— Я тоже об этом думаю. Охотников как будто тут не должно быть..

По-одному, чтобы не возбуждать подозрений, вызываем из избы остальных товарищей и в кустах устраиваем маленькое совещание. Костер может принадлежать охотникам, но что значит внезапное исчезновение таежного золотоискателя? Время для охоты, а тем более для поисков отцовской россыпи, самое неподходящее, — десять часов вечера. Что можно делать в лесу в такой поздний час?..

Вооружившись винтовками, Сытин и Суслов отправляются в сторону загадочного костра, но они скоро возвращаются: костер исчез словно его стерли губкой. Найти в темноте его место, конечно, невозможно.

Все это немного странно, но впереди еще много таежных километров, которые нам надо пройти. Пора ложиться спать. Митя тащит свой спальный мешок к костру, а нас соблазняет тепло от стоящей в избе железной печки. Рабочие давно уже спят в сарае, на сеновале. Заняв почти всю избу, мы ложимся вповалку на полу.

В походе люди не страдают бессонницей, и я не помню, как на меня навалился сон. Проснулся я от какого-то жжения во всем теле, словно меня обложили крапивой. Кругом темнота. Зажигаю электрический фонарик, и в следующее мгновение я уже на ногах. Мое лицо, руки, одежда, постель — все было покрыто клопами. Мне никогда не приходилось видеть этих отвратительных насекомых в таком несметном количестве!..

От той же причины просыпаются Сытин и Суслов, и только на Вологжина клопы не оказывают никакого действия. Похрапывая и причмокивай губами, он продолжает спать с таким видом, будто укусы насекомых доставляют ему величайшее удовольствие.

На огонь приходит с улицы Митя и сообщает, что он чуть-чуть не пристрелил из нагана лошадь, приняв ее в темноте за подбирающегося к костру бандита. Хотя до рассвета еще далеко, но заснуть в этом клоповнике немыслимо. Перебираемся к костру и навешиваем над огнем походный котел с водой для чая.

В сером сумраке зарождающегося дня покидаем подозрительное негостеприимное зимовье.

У излучины таежной речушки Чамбе, на вгрызшейся в тайгу небольшой полянке выбрал себе становище тунгус Павел. Он давно уже бросил кочевать. Поставил из бревен зимовье, как у русских таежников, а позади — чум с неизбежным лекоптыном. Тунгус, если даже будет жить в русской избе, никогда не расстанется с этими атрибутами кочевой жизни. На нижней Тунгуске есть много тунгусов, перешедших на оседлую жизнь, но рядом с избой вы всегда увидите чум, а над ним шест с развевающимися белыми тряпками. Если спросить такого тунгуса, зачем ему чум раз он постоянно живет в избе, он неизменно ответит: