Анатоль Имерманис - Товарищ маузер

У боевиков кончились боеприпасы. Чтобы их пополнить, надо было пробраться в незащищенную теперь комнату. Склонившись над патронным ящиком, Брачка заметил две фигуры, которые, карабкаясь по крыше соседнего дома, приближались к открытому окну. Агенты Регуса воспользовались запасным выходом боевиков. Брачка хотел отпустить по их адресу одну из своих обычных шуток, но голос ему не повиновался. Его способность стрелять от этого, правда, не пострадала. С первого же выстрела он уложил одного агента, а другой удрал сам.

Прошел еще час, полный тревоги и напряжения. В любой миг можно было ожидать атаки через окно или через дверь. Безопасное пространство сужалось. Брачка был ранен в левое плечо. Он с трудом перезаряжал свой револьвер. Робиса пули пока щадили. Они разбили лишь деревянный приклад его маузера.

Залп за залпом без передышки! И вдруг… неожиданная тишина. Робис и Брачка даже не знали, живы ли нижние Криевини. Может быть, теперь они уже одни в осажденном доме. Брачка на всякий случай выстрелил еще раз наудачу.

Тишина, наступившая после шести часов непрерывной стрельбы, напрягала их нервы еще сильнее, чем шум боя. Робис осторожно подполз к окну. Когда он обернулся, лицо его было бледным. И Брачка понял, что дело оборачивается скверно.

– Крышка? – спросил он, пытаясь придать своему голосу равнодушный тон.

– Пушки! Одну поставили в подворотне, вторую – на соседнем дворе.

– Всего две?

Робис невольно улыбнулся.

– А тебе надо целый дивизион! Для нас достаточно и двух!

Они легли на пол. Продолжать стрельбу было бессмысленно.

– Знаешь, Робис, – тихо проговорил Брачка, – смешно получается! Никогда я не задумывался, каково у меня будет на душе, когда подойдет время протянуть ноги… Ты как себя чувствуешь?

– А ты?

– Знаешь, совсем погано. Чертовски жаль!… Мы здесь деремся вроде как герои!… Шесть часов подряд – одни с целой армией. А кто об этом будет знать? Разве что ангелы? Да только не пустит меня к ним старик Петр…

– Пустит! – усмехнулся Робис. – Мы, боевики, ведь тоже ангелы! Мы всем хотим добра. И не наша вина, что иногда приходится шагать по крови, не думая о том, своя она или чужая. Многих негодяев отправил я на тот свет, да вот жалею, что одного, который заслужил могилу, упустил!

Брачка закурил последнюю папиросу.

– Это все-таки не мог быть Лип Тулиан, – сказал он. – Он ведь не знает нашего адреса…

– Так-то оно так, – согласился Робис. – Но вот знать бы, на кого устроена облава. На нас или на других Криевиней? Если люди Регуса искали нас и лишь по ошибке наскочили на их квартиру… – Закончить фразу Робис не успел.

Во дворе прозвучал громкий, видимо усиленный рупором, голос:

– Сейчас начнем бомбардировку! Всем жильцам предлагается оставить квартиры и собраться у ворот!

Робис вскочил на ноги.

– Куда ты, глупая башка? – крикнул Брачка.

Робис распахнул платяной шкаф…

Тетушка Упеслаце вечно жаловалась на то, что в ее квартире пусто и неуютно. Она экономила на чем только возможно и каждый месяц хоть полтинник, да откладывала в сберегательную кассу Кредитного товарищества. Еще немного, и исполнится ее заветная мечта – в столовой, как раз против окна, займет давно отведенное ему место громадный буфет черного дуба с зелеными стеклами и резьбой в виде гроздьев винограда. Она уже давно присмотрела его в мебельном магазине.

Но теперь ей показалось, что в квартире неимоверно много вещей. После приказа покинуть дом прошло уже несколько минут, а Упеслаце все еще носилась из угла в угол, хватаясь то за перину, то за узел с одеждой, то за предмет своей гордости – зеркало в золоченой раме, которое перешло к ней от матери, и все-таки не могла решить, какие пожитки нужно спасать в первую очередь.

– Давай, мама, поторапливайся! – подгонял ее Мейнхард. – Пушки уже подвезли!

Упеслаце взглянула на сына и разозлилась. Легко ему говорить – сунул книги в чемодан, схватил отцовские сапоги, и все. Но тут Упеслаце спохватилась – она не должна сердиться на сына. Ведь только что, когда вокруг свистели пули и когда со стен и потолка сыпалась штукатурка, она молила бога сохранить жизнь сыну, и ей, и всем хорошим, добрым людям, с которыми она живет в этом доме вот уже двадцать пять лет.

Упеслаце не была знакома с боевиками, даже не помнила, что за последнее время кто-либо выходил из соседней квартиры. Но ее собственный брат Эдуард томился на далекой сахалинской каторге за отказ воевать на сопках Маньчжурии. Она еще хорошо помнила ту ночь, когда его и многих других арестантов, бледных, заросших бородами, погрузили в вагоны на рижском вокзале и отправили по этапу. И поэтому искренне симпатизировала тем, кто так отважно выдерживал натиск полиции.