Анатоль Имерманис - Товарищ маузер

Он ожидал, что Робис тоже развеселится, но тот молчал.

– Ну, что ты скажешь на такую штуку? – не отставал от него Брачка, которому страшно хотелось, чтобы его похвалили в присутствии красивой девушки.

– Только одно, – резко ответил Робис, – чтобы это было в последний раз!

– Понял, братишки…

– А разве тебе в Федеративном комитете не сказали, что теперь у тебя будет особое задание? Ты не имел права ввязываться в эту заваруху!

– Ну что ты за бессердечный человек, Робис!… – только сейчас пришла в себя Дина, потрясенная рассказом Брачки и еще больше – его разудалым тоном.

Казалось, Брачку веселят его приключения. Но Дина, которая сама недавно приняла боевое крещение, понимала, что горький юмор помогает боевикам выдерживать трудные будни борьбы и сохранять бодрость духа в самые трагические моменты.

– А бинт у вас тут найдется? – спросила Дина.

– Чепуха – царапина! – отмахнулся Брачка. – Знаешь-ка, лучше зачини дырку от пули в моем фраке. Весь свой капитал в него вложил. Как стал на Кузнецовке работать, каждый месяц от получки отрывал!

И все же он охотно позволил Дине сделать перевязку.

– Больно? – спросила девушка, заметив, что он как-то странно таращит глаза.

– Мерси, нет… – Это слово Брачка подхватил у Атамана, которого считал достойным всяческого подражания. – Товарищ…

– Дайна.

– Брачкой меня звать. Может, доводилось слышать?

– Ну как же, как же! – улыбнулась Дина. – Это ведь тебе достаточно сказать «шлеп» – и драгуны летят кувырком с коней. Еще в Льеже слыхала…

– Во дьявол! – пришел в восторг Брачка. – Оказывается, я уже знаменитым стал! В международном масштабе!

– Мне Атаман рассказывал. Целыми ночами только про то и говорили. Я тогда мало смыслила в делах боевиков.

– А тут и понимать-то нечего – лишь бы храбрости хватало да рука не дрогнула!

– Это только ты так думаешь! – вмешался в их разговор Робис. – Бывает, что храброй рукой можно такую кашу заварить… Главное-то все-таки сознание.

– За меня не беспокойся. Дай мне настоящее дело, тогда увидишь. Ведь на этот раз будет что-то серьезное, да?

За внешним удальством скрывалось Брачкино бескорыстное рвение в меру своих сил приносить пользу делу революции. Он был еще в том возрасте, когда стесняются говорить о своих чувствах. Тот, кто по-настоящему любит, избегает громких слов.

– Вот придут Атаман и Парабеллум, тогда и поговорим, – коротко ответил Робис, так и не удовлетворив Брачкиного любопытства.

Лиза принесла обед. Брачка тотчас подсел, затолкал в рот здоровенный кусок мяса и сморщился:

– Братцы, да я же не дикарь! Знаешь, Лиза, могла бы прожарить и получше.

– Уж больно все вы привередники! – защищалась хозяйка. – Тебе не нравится, а вот Атаман как раз такое просил – чтобы полусырое было, с кровью.

– Ах, Атаман?! – Брачка откусил еще кусок. – А знаешь, в общем, не так уж плохо… Братишки, да вот он и сам! – И паренек вскочил поздороваться с пришедшим, но тут же в недоумении шарахнулся назад.

В дверях стоял не Атаман, а Макс Тераудс. Все в нем казалось тяжелым. Седая гуща бровей над серыми круглыми, как у совы, глазами. Серые, землистые щеки. Массивный подбородок. Толстая, короткая шея, широкие, угловатые плечи. Могучий, чуть наклоненный вперед корпус, как у медведя, готового броситься на врага. Голенища сапог прятались под темными суконными брюками. Туалет его завершал черный суконный, почти доверху застегнутый сюртук. Мрачное одеяние делало его похожим на священника. Обычно это впечатление еще усиливал черный котелок на большой, гладко обритой голове. Теперь он держал его в руках, пряча под ним какой-то предмет.

Когда Тераудс двинулся вперед, то и походка его оказалась такой же тяжелой – он не шагал, а волочил по полу ноги в грубых яловых сапогах, словно все еще тащил за собой кандалы каторжника.

– Все свои? – Голос его, казалось, исходил из глубины колодца, паузы разделяли слова, точно каждое из них он обдумывал отдельно.

– Давай смело, Парабеллум! – успокоил его Робис.

– А эта мамзель? – Парабеллум подозрительно оглядел Дину.

– Сестра Фауста.

– Порядок! – И пистолет системы «парабеллум» проворно юркнул в карман никогда не расстававшегося с ним Парабеллума.

Он протянул Дине свою громадную ладонь кузнеца, на которой хватило бы места для обеих рук девушки. Эта далеко не обычная для Парабеллума вежливость относилась не столько к Дине, сколько к ее брату, к которому он питал глубочайшее уважение. Не только потому, что знал по собственному опыту добротность изготовленных Фаустом бомб, – гораздо большее впечатление на него производили поистине необъятные знания студента. У самого Парабеллума не было ни возможности, ни времени учиться. С детских лет ему пришлось встать рядом с отцом в деревенской кузнице. А как стал кое-что смыслить в рабочей жизни, так вскоре и угодил на каторгу. Годы, проведенные в кандалах, закалили его характер. Замкнутый и грубоватый, Парабеллум превратился в одного из тех фанатиков революции, которые, не пускаясь в расспросы, готовы выполнить любое задание, если оно помогает уничтожению ненавистных господ.