Александр Беляев - Всемирный следопыт, 1930 № 10-11

— Все равно у Истомы до нее нос не дорос! — продолжал Птуха. — Он кто? Поповский внучок, богомаз? А она, Анфиса, дочь посадника Муравья.

— О, чорт! Дочь новокитежского президента! — рассмеялся нервно летчик.

— Древняя это штука! — указал вдруг Раттнер. — Я про игру в горелки говорю. Ока ведет свое начало от «умыкания» парнями девушек на старинных славянских игрищах. А знаешь, что, Илья? — Мне кажется, что и ты непрочь познакомиться с этой великосветской девицей.

— Непрочь! — ответил серьезно летчик. — Вот только не знаю как.

— Как? Самое лучшее пригласить ее на партию тенниса.

— Я не захватил с собой белые брюки! — отшутился Косаговский.

В это время невдалеке от мирских, прошла веселая, шумливая толпа новокитежской молодежи, направляясь к качелям. Косаговский заметил в толпе чернобобровую шапку Истомы, невдалеке от нее белокурую головку в волосинке из пряденого золота, и сказал как можно равнодушней:

— А не сходить ли нам, товарищи, на качели посмотреть?

— На качели? — улыбнулся лукаво Раттнер. — Ну что ж, от безделья и это дело!

Они поднялись на крутой бугор, почти отвесной тридцатиметровой, стеной оборвавшийся к озеру.

На самом краю обрыва и стояли громадные, высотою метров в пять качели.

Доска качелей в своем стремительном полете вырывалась за черту утеса и висела томительное мгновение над озером.

Качались парами: девица стояла, на доске, держась руками за оба каната, а парень, показывая удаль, сидел верхом, ни за что не придерживаясь.

— Гляди-ка! — шепнул Птуха Косаговскому.

Летчик, разглядывавший толпу, перевел взгляд на качели и увидел Анфису. Она стояла уже на доске, держась одной рукой за канат, другой рассеянно перебирая ожерелье из крупных гранатов в перемежку с жемчугом. Анфиса ждала партнера.

Из толпы вырвался вихрем Истома и подбежал к доске.

— Не надо! — сказала тихо, но твердо Анфиса. — Уйди!

Истома побледнел, снял для чего-то шапку и так, с обнаженной головой, тихо отошел к качельному столбу.

— Ловко отшила! — засмеялся Птуха. — Иди ты, Илья Петрович, может быть, тебе повезет!

— Не говори глупостей, Федор! — раздраженно ответил Косаговский.

А из толпы уже неслись насмешливые крики по адресу Истомы:

— Што, с’ел, поповская кутья?

— Широко живет, высоко плюет! Ишь… под посадничью дочку метит!

— Феня! — сказала Анфиса, обращаясь к девушке, стоявшей ближе других к качелям. — Садись со мной. Ну же, божья коровка!

Низенькая толстушка вскарабкалась обрадованно на доску.

Доска качнулась шире, и вдруг, брошенная шестью руками, рванулась с утеса к озеру, как будто силясь в полете своем увлечь за собой в пропасть могучие качельные столбы. Одно томительное мгновенье стояла она дыбом в воздухе.

Анфиса, упершись крепко каблучками «выступков» в доску, висела на руках, выгнувшись дугой, спиною к земле. Доска сначала нехотя, а затем все быстрее и быстрее пошла книзу, и снова взмыла кверху, ко уже над утесом. Косаговский на один только миг увидел высоко над собой лицо Анфисы. А затем доска снова улетела на озеро.

«А это стоит, пожалуй, хорошей мертвой петли, — подумал он. — Вот как надо испытывать нервы и сердце поступающих в летные школы».

Дребезг женского визга расколол вдруг нестройный говор толпы. Кричали где-то в задних рядах. Косаговский быстро обернулся, но увидел лишь испуганные лица, поднятые кверху. Он тоже посмотрел вверх, на пролетавшую над его головой доску качелей.

Анфиса не стояла уже на доске, а висела в воздухе, судорожно вцепившись обеими руками в правый канат. Встречным ветром оплело сначала ленты, а потом и косы ее вокруг одного из канатов так туго, что притянуло даже голову. Анфиса, испугавшись, дернулась с силой вперед, но потеряла при этом равновесие, сорвалась с доски и повисла в воздухе. К счастью, она еще не выпустила из рук каната.

— Держи! — задребезжали снова женские голоса.

А вскоре вся толпа вопила:

— Упанет!.. Господа!.. Погибла душенька!.. Останови!..

Парни, раскачивавшие качели, трусливо бросили веревки и юркнули в толпу. Освобожденная доска, с висящей на канатах Анфисой, обрадованно взмыла вверх и снова замерла на миг над озером.

За этот неизмеримо короткий миг Косаговский решился. Оттолкнув стоявшего впереди парня, он выпрыгнул на протоптанную в траве дорожку. Над нею и проносилась доска в своих стремительных размахах вперед-назад, вперед-назад.

— Куда ты?.. Ошалел! — завопила толпа. — Размозжит!..