Наталья Патрацкая - Аквамариновая мэм

Осип сидел и дымил в своем кабинете, пуская дым колечками, никто не мог ему запретить делать то, что он делал. Он знал, что худеет и выглядит узловатым, из-за того, что мяса на нем мало, и суставы кажутся большими. Изобретатель расслабился, в голову ему ничего не шло, словно все его творения стали ему неинтересны. Скука клубилась в кольцах дыма из никотина.

Нимфа Михайловна и Гоша сидели на балконе, разговаривали и курили, в ожидании трех биологических роботов – летучих мышей. Они ждали информацию из домов Феликса и Мартина. Четыре мыши прилетели почти одновременно, сев, на специальный насест для биологических, летающих роботов. Одна мышь прилетела от Лизки с опозданием на сутки. Никакой особо ценной информации для Нимфы Михайловны они не принесли. Лизка училась курить. Феликса пытались удержать от лишнего потребления пищи. Добрыня Никитич устал быть главой округа, ему надоело сидеть в больших залах на заседаниях, ему даже партия Единство семейных пар из-за этого надоела.

Мартин дома вел себя прилично, спал да ел, женщины к нему не приходили.

Скучающая Нимфа услышала лишь последний отчет, она однажды видела Мартина Филина, и ей он безумно понравился. Она была на людях за партию мужа 'Единство семейных пар', но в душе ей импонировали мужчины одиночки, и в ее душе царил лозунг 'Одиночки вперед'!

Нимфа очень хотела женить сына Феликса, ей надоело думать о его гастрономических вкусах, она готова его была женить на Лизке Каспийской, тем более что они неплохо общались и интересы у них были общими – жировыми. Она не хотела лезть в дела мужа, Добрыни Никитича. От официальных приемов она постоянно отказывалась, она не жила в особняке главы округа Валет. Была у нее мысль найти любовницу для мужа, но вскоре исчезла. Зачем вредить себе самой? Ему хватает общественно – полезной нагрузки.

Гоша Петров смотрел на Нимфу, и понимал, что все, что ему надо было от нее, как от жены главы округа Валет, так это подписи ее мужа на его контрактах. На данный момент времени он получил все подписи, Нимфа ему была больше не нужна, и сейчас он искал предлог, для тактичного исчезновения.

Мыши возбужденно зашумели, на балкон села пара голубей с лохматыми лапками.

Нимфа грациозно встрепенулась:

– Гоша, ты свободен!

Теперь он был несколько удивлен решению Нимфы, ведь он пытался ее покинуть, да она не отпускала. Гоша поклонился даме и покинул ее дом.

Она достала белый сотовый телефон, нажала на фирму и попросила Спинозу, взявшую трубку, соединить ее с Мартином.

Я, услышав мелодичный женский голос Нимфы, хотела ответить, что Мартина нет на месте, но именно он в этот момент вышел из кабинета, словно почувствовал звонок.

Я невольно передала ему трубку официального телефона фирмы.

Тимофей Панин был увлечен Лизкой Каспийской в то беспечное для нее время, когда она была худа и свободна. Теперь, видя ее дородной женщиной, он поутих в своих тайных желаниях. Режиссер знал о ее связи с сыном главы округа Валет, и теперь только этот факт имел для него некоторое значение. Сама Лизка его больше не интересовала, он даже жалел, что вновь вытащил ее в качестве обозревателя.

Тимофею надоела возня с приборами Театр, а излишние эмоции в зале вообще надоели хуже горькой редьки, которую он практически не ел. В таком состоянии он сидел одиноко в ложе, смотрел на слабо заполненный зал и тосковал по старым временам, а каким, он и сам не знал. Пусто в душе режиссера – пусто и в партере.

Неожиданно рядом с ним плюхнулась Лизка собственной полной персоной. Ее было много для него, он приподнялся, чтобы покинуть ложу, но дама осадила его крепкой рукой.

– Сиди, Тимофей! Дело есть!

– Если дело, идем, Лизка в кабинет.

– Посмотри в правый угол сцены! – прошептала журналистка.

Панин посмотрел и увидел пару летучих мышей на занавесе, они шалили на глазах зрителей, и уже местами раздавались невольные смешки. Эти две мышки постепенно завоевали зрительный зал на глазах тоскующего режиссера.

– Откуда они? – выдавил из себя изумленный мужчина.

– Я одну мышь видела у себя дома, – прошептала женщина, – но потом она улетела.

– Как их поймать? Это же позор для театра!

– Не возникай, надо, чтобы актеры мышам подыгрывали, и все сойдет за находку режиссера Панина.

– Да, ты так думаешь? – и он написал записку суфлеру.

Через три минуты все актеры стали играть на мышей, вскоре зрители засмотрелись на актеров и на мышей. Зал оживился, актеры проснулись от жестокой необходимости повторять одни и те же фразы, им дали свободу действия! Ой, они почувствовали отдушину! Роли в спектакле они знали и теперь вплетали мышей в сценарий с чувством, с толком, с расстановкой.