Луи Буссенар - Банда поджигателей, или Бандиты из Оржера

12 вандемьера с раннего утра зеваки собирались в предместьях и толпились вдоль улиц, по которым должны были вести преступников, брали штурмом площадь и склоны Видамского холма, откуда открывался вид на место казни, давились у окон и на балконах. Ждать пришлось долго. Зрители, не захватившие из дому припасов, чувствовали некоторое беспокойство, но боязнь пропустить что-нибудь интересное удерживала их на месте. Пробило час пополудни. В толпе появились разносчики провизии, водоносы, торговцы вином, и желавшие смогли наконец утолить голод и жажду. Мальчишки с молчаливого согласия властей распространяли грубо выполненные, аляповатые картинки. Особой популярностью пользовался сюжет «Казнь Оржерской банды» с соответствующим комментарием. Одна из таких картинок, отпечатанная Лакомбом, издателем гражданского суда департамента Эр-и-Луар, сопровождалась глупейшими стихами, автором которых был не кто иной, как Рыжий из Оно.

Время шло. В десять часов палачи со своими помощниками отправились в тюрьму, чтобы приготовить преступников к казни. Осужденных по двое выводили из камер, где они днем и ночью находились под неусыпным наблюдением, и отводили к ожидавшим их палачам из Дрё и Шартра. Почти все разбойники носили волосы собранными в хвост, и нужно было остричь буйные гривы, кишевшие паразитами. Та же процедура ожидала и трех женщин, под чьими чепцами скрывались невероятные патлы. Оборванцы сопротивлялись как бешеные, вырывались, изрыгали потоки ругательств и непристойностей, и в конце концов этих фурий пришлось держать силой. Мужчины зубоскалили и сохраняли удивительное в такой момент хладнокровие. Один лишь Рыжий из Оно, позеленев от ужаса, стучал зубами и обливался потом.

На все это ушло не меньше двух часов. Затем к осужденным вышел секретарь суда и спросил, каково их последнее желание.

— Смыться отсюда! — отвечал Жак из Этампа, восемнадцатилетний мерзавец с лицом, изъеденным гнойными язвами.

Секретарь пожал плечами, а Толстяк Нормандец, погруженный в мрачные раздумья, очнулся и одернул парня:

— Эй, ты, хватит! Постарайся хоть умереть достойно.

Каждому налили по стакану водки и под конвоем вывели на улицу. Шумевшая толпа, утомленная долгим ожиданием, смолкла при виде вереницы облаченных в красные рубахи приговоренных, с трудом передвигавших скованные ноги, оскорблявших судей и плевавших в зевак и палачей. Зрелище поражало трагизмом. Страшная процессия приблизилась к эшафоту и остановилась посреди небольшого островка, окруженного конной стражей.

Первыми казнили женщин, ни на минуту не терявших хладнокровия, граничащего с безумием. Дылда Мари, заметив, что Рыжий из Оно находится на грани обморока, разразилась грубым хохотом и сама пошла к гильотине. Несмотря на опытность палачей, их страшное дело подвигалось довольно медленно — нужно было привязать приговоренного к доске, отрубить голову и сбросить останки под эшафот. Скоро кровь, заливавшая помост, просочилась сквозь доски и полилась ручьем под ноги ждавших своей очереди осужденных. Жака из Этампа, как самого молодого, казнили сразу вслед за женщинами. Обернувшись к товарищам, он бросил напоследок:

— Эй, смотрите не подцепите паршу!

Через несколько секунд его обезглавленное тело покатилось вниз. Затем настал черед Душки Беррийца, которому едва исполнился двадцать один год. Он выказал то же хладнокровие, пусть наигранное, но непоколебимое, и так же беспечно болтал до последней минуты. За ним на эшафот поднялись двадцатидвухлетний Жан из Арпажона и Сан-Арто, который был старше его на год.

— Поторопись, приятель, — сказал палачу вечно мучимый голодом бандит, — я чертовски хочу есть.

Увидев, что настала его очередь, Рыжий из Оно попытался собрать остатки мужества. Напрасно — один из самых жестоких разбойников оказался трусом и упал в обморок. Так, бесчувственного, его и внесли на эшафот.

Родившийся в Туре Аньян Буатар узнал земляка в одном из помощников палача и непринужденно бросил ему:

— Передавай привет нашим!

Неутомимая машина рубила головы без остановки. Палачи, помощники, приговоренные — все было залито кровью. Ручей, текший из-под эшафота, где росла груда тел, становился все шире.

Казнь длилась не меньше часа. Подошла очередь последнего, самого старшего из осужденных — Толстяка Нормандца. Невозмутимо глядя на казнь товарищей, Нормандец, правая рука Фэнфэна, проявил невиданную твердость и отказался от помощи утомленных подручных палача. Ложась на доску, раскаявшийся разбойник прошептал: