Сергей Мстиславский - Крыша мира

— Верблюд проклятый ударил, — разрешил мои сомнения доктор. — Как я к нему под хвост, изволите ли видеть, подъехал, — не могу понять…

Труп, подлежавший вскрытию, был уже в могиле. Не доезжая селения, мы свернули поэтому прямо на кладбище: бугристый пустырь на песчаном отвале начинающегося за Пенджикентом невысокого, к земле притулившегося хребта.

Кольцом из глиняных комьев склеенной ограды — такой, как дети строят, играя в крепость, — охвачено несколько десятков могильных холмов: низких, запавших между бугров отвала; ни зелени, ни камней намогильных, ни даже каких-либо отмет: все — ровные, забросанные комьями глины, каменьями, истлевшими, поломанными палками. Черными норами пестрит унылый, желтый откос.

Нас уже ждали: на кладбище толпился народ. Аксакал — старшина — встретил нас на дороге.

— Недобро, господин. Волнуется кишлак. Не хочет давать резать покойницу. Нет, говорит, закону.

— Я им покажу закон, — процедил сквозь зубы следователь, отваливаясь в седле. — А меня гонять двести верст по жаре из-за какой-то там падали, — на это закон есть? Я для этого в университете четыре года над римским правом мозги калечил? Кто там насчет закона выражается, старшина? Дай-ка мне его сюда — я его подзаконю!

Доктор подтолкнул меня локтем:

— Вот сейчас увидите магию.

По знаку старшины несколько человек отделились от толпы на могилах. Впереди — согнутый в плечах, старый, седобородый. Переводчик говорит: отец покойницы.

— Нет закона, милостивые. Живой женщины не велит закон показывать чужому — не то что обнажать ее тело. А мертвую обнажать — душе, роду, вере надругательство. Русский закон — милостивый закон. Так нам всегда говорят, на сходах объявляют. Нет закона вынимать мертвых из могил, обнажать женщину перед чужими. Так и напиши в свою бумагу, человек суда.

«Человек суда» с неожиданной по его тщедушию ловкостью наклонился с коня и схватил старика за сивую бороду.

— Написал! Видал ижицу, сукин козел? Вот тебе закон! Пшел, показывай могилу. Или — в миршабхану, суток на тридцать: может, у тебя за это время новые зубы вырастут.

Окружавшие, потупясь, молчали. Следователь выпустил бороду, обтер руку о челку лошади и, путаясь ногами, слез с седла. Старик, опустив голову, пошел к холмику, около которого тускло поблескивали заготовленные заступы — кетмени.

— Я вам говорил, — торжествующе подмигнул доктор.

— Понятые!

Они оказались налицо.

— Приступим! — Доктор подтянул брюки.

Следователь огласил выдержку из дознания, определившего необходимость судебно-медицинского вскрытия: в самаркандскую судебную палату поступило заявление о том, что туземка Амин-Алиэ, скончавшаяся такого-то числа, умерла не своею смертью, а была убита мужем и его сестрою. Справедливость заявления надлежало проверить вскрытием.

Толпа снова глухо зашумела.

— Кто заявил! Измет, первая базарная сплетница… по злобе наговорила, язык змеей. Опроси сначала. Сам увидишь — не надо копать. Ей только на язык посмотреть — ложь увидишь. Не слухом. Глазом.

— Кто говорит? — побагровев, крикнул доктор. — Старшина, записывай поименно: в миршабхану.

И опять смолкло.

— Куда отец запрятался? Тащи сивого козла! Бери кетмень, бородастенький… Подсобляй, ты!

Миршабхана!..

Глухо стукнули о камни надгробного бугра кетмени. Но тут случилось нечто непредвиденное.

Из-за отступивших от могилы насупленных, молчащих мужчин выступила девушка: тонкая, стройная, в белой рубахе, в пестром, туго охватывавшем черные косы платке, с незакрытым лицом. Прямая, строгая — она неторопливо подошла к могиле и бросилась на нее ничком, разметав руки.

Старик отбросил кетмень: стоном в наступившей тишине прозвучало железо о спекшуюся землю.

Даже следователь растерялся.

— Ты… пошла вон! Слышишь!

Она приподняла голову и усмехнулась. И столько было презрения, настоящего, оставляющего навсегда, на все годы ожог, в этой покривившей тонкие губы усмешке, что даже доктор, проведший уже было рукой по стриженым волосам, по колючим усам, поперхнулся и отвел глаза.

— В миршабхану! — не глядя махал рукою следователь.

Она усмехнулась снова и крепче охватила бугор. Она не боялась миршабханы, эта девушка…

Толпа зашевелилась снова. Снова хлестнула по рядам волна ропота.

— Закона нет…

— Если не уберут сейчас этого ведьменка… — вспенился внезапно доктор. — Пиши в протокол, старшина: двести рублей штрафу на селение, и внести в два дня.