Сергей Мстиславский - Крыша мира

Тяжелые вьюки наши все оставлены в Гарме, столице Каратегина. Придется, стало быть, заходить за ними; а я-то надеялся прямо с Алая перевалить в Фергану: домой — кратчайшим путем! И сердце нудит от мысли о бековском приеме. Довольно с меня, не хочу, не могу больше…

— Все равно, от этого не уйдешь, — смеется Жорж. — Тигровый закон — закон вечный!

— Вечный ли?

— Ого! — Жорж щурится подозрительно и ласково. — Это что, новое? С Тропы?

Хороший он — Жорж. А все-таки — с ним… не говорится.

По Алайской долине путь легкий: степью. Если бы не ветер, было бы совсем хорошо. Торопились во весь конский ход: от зари до зари — в седлах; шел уже и здесь снег. Застелет — глазам моим конец. Прежней острой боли нет, воспаление проходит, а все-таки мутнеет по временам правый глаз, набегает слеза, та же, что на Памирах. Едкая, как расплавленный свинец.

Уйти от снега успели на четвертую ночь счастливо перевалили в Каратегинскую область и теплым закрытым ущельем вышли на широкую равнину. Зачернели в зеленых островах садов богатые кишлаки. Опять виноград, дыни, тепло, солнечно, не жестоким памирским светом — с неба в упор, а ласковым, долинным, далеким солнцем.

На последней перед Гармом ночевке в мечеть, где мы расположились, толпою пришли молодые и старые.

— Просьба собравшихся. Расскажи о Дивьей Тропе, таксыр. Как ты одолел заклятье Хранителей?

Что им ответить? То, что было, — не расскажешь: не поверят они, а то, чему поверили бы, что рассказать можно, того не было…

— Мой путь не пройден еще: я только на начале Тропы. Рано рассказывать, не о чем! Лучше о другом, о вашем поговорим, старики…

— Что же говорить о нашем? Наши дела какие? Об урожае больше да о налоге… Да вот еще выселенцы у нас: из Гиссара беженцы. И без них тесно — а принять надо. Хуже прежнего злобствует Рахметулла…

Рахметулла! Опять это имя!..

— Бегут из Гиссара: житья не стало. Нынче у бека нашего гостит Рахметулла. Слух идет: хлопочет, чтобы наложил бек запрет на переселенцев, закрыл от них свой округ. Не то оскудеет людьми Гиссар.

— А у вас в кишлаке много выселенцев?

— Десятка два будет. Вот эти — гиссарцы и те вон, в углу, тоже, таксыр.

— Давно Рахметулла у бека?

— С неделю или больше. Сейчас на охоте татарин; в летнем бековском дворце, в Карасу-Мазаре: отсюда таша полтора…

Мысль внезапная, острая, холодная, как сталь. Теперь же, сейчас начать. Бухара, Россия — тигровая порода одна. Кто это говорил о малом? Пусть малое. Главное — мимо не пройти, глаз не закрывать. Ведь надо же: всех!

Народ стал расходиться. Я остановил гиссарцев:

— У меня есть слово к вам.

Переглянулись. Остались. Девять человек. Молодые. В оборванных, заплатанных бешметах.

— Гиссарцы! Когда тигр режет людей и скот, когда нет от него жизни кишлаку или целой округе, что надо делать?

Ближний ко мне недоуменно поднял глаза:

— Убить.

— Так. Кто из вас едет со мною в эту ночь на Карасу-Мазар?

Горцы вздрогнули, сжались плечами.

— У нас нет коней… и оружия…

— Даже ножей?

— Ножи есть. Как можно без ножей! Но Рахметулла не ездит без стражи. Во дворце много людей.

— Из вас кто-нибудь бывал там?

— В саду, на поденной работе были Аджой и Багирма…

— И я был… Но во дворце много стражи. С одними ножами…

— Вернее оружия нет! Разве Рахметулла ждет удара? Мы пройдем!

— А кони?

— Сколько пойдет вас?

Переглянулись, пошептались.

— Будем считать — семеро.

— Девять коней у моей коновязи. Сумеете вывести восьмерых из кишлака?

Тот, кого назвали Багирмой, насмешливо свистнул:

— Здешние спят, как сурки. Любого из них я за ноги вытащу из собственной его сакли.

— Поставьте своего к коновязи на ночную охрану: старшина будет рад, что не из его сельчан. Кто едет — зачерните золою лица. Я выйду к околице, только переоденусь: во вьюке у меня и чалма и халат. Времени не теряйте. Ночь коротка. До рассвета кони должны быть на приколах…

Вскачь… Ночь безлунная, но дорога широка, чернее ночи стволы карагачей по ее закраинам. Двенадцать верст… долго ли… таким ходом!

Ведет Аджой. Он спешивает нас у высокой глинобитной кладки дворцового сада. От ворот, от дворца — далеко.

— Отсюда — в обход?

— Через сад…

Двое остались при лошадях. По аллее, крытой виноградными лозами; задевают по голове тяжелые, сочные гроздья. Прямо. Потом поворот и — огни.

Дворец еще светится окнами. Чей-то визгливый, приторный голос жеманно поет любовную, стыдную песню,