Евгений Коковин: Первая любовь

Отец Оли Лукиной, капитан дальнего плавания, был расстрелян белыми на острове Мудьюг.

Оля мне очень нравилась, но в этом я не признавал­ся даже самому себе. Наоборот, я даже сторонился ее, боясь, как бы моей привязанности не заметили другие ребята.

Я увидел Олю, но не поздоровался с ней. В детстве наши ребята никогда с девчонками не здоровались. «Неужели это любовь?» – подумал я, вспоминая все, что было в моей жизни связано с Олей.

Любовь! Признаться, я стеснялся этого слова. Дружба мальчишки с девчонкой в нашем детстве всегда счи­талась зазорной. И я сам нередко высмеивал такую дружбу. Случалось, смеялись и надо мной. Я вспомнил, как очень-очень давно мы с Олей шли в школу. На од­ном из перекрестков нас окружили ребята. «Жених да невеста! Жених да невеста!» – кричали они. Оля рас­терялась и готова была заплакать. Потом она вдруг бро­силась бежать. После этого случая при встречах мы долгое время даже не смотрели друг другу в глаза.

Сейчас я не поздоровался, а Оля сказала:

– Здравствуйте.

Я смутился, почувствовал, что краснею, и не знал, что сказать. Оглянулся и спросил:

– Ты куда пошла?

– Домой. Эти ребята позвали меня покататься, а сами стали показывать свою храбрость.

Я знал, что за Олей ухаживают ученики старших классов второй ступени.

Конечно, она окончит школу, уедет из Соломбалы, поступит в вуз, станет врачом или инженером. И мы ни­когда больше с ней не встретимся.

Ростом Оля была чуть пониже меня. У нее были светлые длинные волосы, заплетенные в одну толстую косу, и серые строгие глаза. Когда Оля улыбалась, эта строгость моментально исчезала.

Я смотрел на Олю и молчал. Она тоже молчала. Мы отошли от берега и вышли на тротуар. Нас толкали прохожие, сердясь, что мы остановились и мешаем им идти.

Вдруг я заметил значок, прикрепленный к Олиному платью. Это был комсомольский значок.

– Сколько тебе лет? – спросил я, хотя прекрасно знал, что Оля моя ровесница. Раньше мы учились в одном классе.

– Пятнадцать, а вам?

Только сейчас я заметил, что Оля говорит мне «вы».

– Мне скоро будет шестнадцать.

Я хотел это сказать с достоинством, с чувством пре­восходства. Но, кажется, получилось смешно, потому что Оля улыбнулась. Я снова покраснел.

– Вы все еще учитесь? – спросил я, тщетно пытаясь скрыть смущение.

– Нет, у нас давно каникулы. А вы в морской шко­ле учитесь? Будете моряком, капитаном?..

– Нет, я буду машинистом, потом – механиком.

Я взглянул на свою поблескивающую от машинного масла куртку-спецовку. Наверное, те старшеклассники, что ухаживают за Олей, носят красивые пиджаки или комсомольские костюмы с портупеями.

– Я люблю моряков, – тихо сказала Оля и грустно добавила: – Мои папа был моряком.

Я вспомнил страшный рассказ Костиного отца о том, как белогвардейский палач, по прозвищу Синий Череп, на Мудьюге застрелил капитана Лукина. Оля об этом не знала.

Мы расстались быстро и неожиданно. Подошла ее подруга, усмехнулась, взглянув на меня, и увела Олю. Мне стало обидно.

Я смотрел вслед Оле и думал о том, какая краси­вая, тяжелая у нее коса.

Наконец я очнулся и посмотрел вокруг. Передо мной была родная Соломбала – деревянные дома с малень­кими любопытствующими окнами, еще по-весеннему яр­кая зелень белоствольных берез, выглядывающих из-за дощатых заборов, булыжная серая мостовая и буйная поросль белой кашки и куриной слепоты. С Северной Двины доносились приглушенные пароходные гудки. Теплый ветер волнами набрасывал запахи отцветающей черемухи.

Мне было хорошо, легко на душе и весело. Обиды на Олину подругу уже не было. Шагая по деревянному тротуару, я даже присвистнул. Раскачиваясь на тонкой березовой ветке, словно в ответ мне, насмешливо при­свистнула красногрудая чечетка.

Ночью я спал неспокойно. Во сне видел Олину под­ругу – она все усмехалась. Потом перед глазами раска­чивалась березовая ветка, и я ясно слышал звонкий и отрывистый посвист чечетки. И насмешливый чей-то го­лос: «О чем ты думаешь, пятнадцатилетний маль­чишка?!»

На другой день наш пароход «Октябрь» уходил в рейс. Закончив вахту, я стоял у борта, ожидая отхода, и силился вспомнить лицо Оли, но не мог. Мне стало стыдно и смешно. «Но почему? Что в этом плохого? – спрашивал я себя. – Ведь я только думаю о ней и ни­кому ничего не говорю».

Но почему теперь, когда я думал об Оле, мне стано­вилось особенно радостно? И работал я в такие часы и минуты как-то весело. Забываясь, я даже начинал на­свистывать, чего крайне не любил старший машинист Павел Потапович. Каждый раз он меня строго одерги­вал. А я принимался еще ожесточеннее и веселее на­драивать медяшку или поручни, наводить чистоту в ма­шинном отделении, словно тут вот сейчас должна была появиться Оля. Мне так и казалось, что я работаю для нее. Для нее мне хотелось заслужить похвалу старшего механика, для нее хотелось стать настоящим комсомоль­цем и моряком. «Я люблю моряков», – вспоминались слова Оли.