Вмешались родственники Гугуа. Горячо упрашивали они Онисе не покидать их в такой торжественный день. Но Онисе рад был уйти от непосильного испытания. Шатаясь, направился он к своему дому. Там, в темноте, не зажигая лучины, упал он ничком на свою постель.
Гоча вошел в церковь – смотреть на обряд венчания. Невеста стояла под покрывалом, изредка вздрагивая всем телом.
– Озябла, бедняжка! – сочувственно шепнул кто-то на ухо Гоча.
Он не ответил, только провел рукой по лбу, и еще теснее сдвинулись его нахмуренные брови.
Продолжался обряд венчания. Какой-то юноша сменил Онисе. Священник подошел к жениху и спросил его, – по доброй ли воле женится он на этой девушке. Жених смущенно улыбнулся и кивнул головой. С тем же вопросом обратился священник к невесте, которая стояла неподвижно, и только грудь ее высоко и часто вздымалась.
Ничего не ответила невеста, низко опустила голову. Но зашумели, заговорили женщины, – любят они отвечать за других!
– Ну как же не по доброй воле?… Что тут спрашивать! Если б не ее воля, не стояла бы она здесь!.. – наперебой застрекотали они.
Дзидзия продолжала молчать.
– Так по своей воле венчаешься? – снова спросил священник.
– По своей, по своей, сердечный, а то кто же, кто волен над нею, чтобы насильно заставить! – снова зашумели женщины, и священник, довольный ответом, приступил к совершению седьмого таинства.
Венчание – радостный обряд, и теперь он проходил, как обычно. Весело перешептывались дружки, поезжане, женщины. Много было шуток и беспричинного смеха.
Только невеста стояла немая, словно камень. Молчалив был и Гоча, чье лицо дышало величавым покоем. Искренно веруя, всеми помыслами своими стремился он к всевышнему. «Глас народа – глас божий». Как избранный пастырь своего народа, молился он за народ, за детей его – жениха и невесту, вступающих в брак. Глубокое знание жизни и постоянные думы о делах народных отметили печатью большой человечности его подвижное лицо.
Сегодня какая-то печаль омрачала временами его высокий лоб, хмурились брови, словно тень находила на солнце, но мгновение спустя он снова с глубокой верой обращал ввысь свое мужественно-торжественное лицо.
Можно было подумать, что его многоопытное сердце чувствует приближение беды. Достаточно было его мудрым глазам взглянуть на сына, чтобы понял он: не болезнь гнетет Онисе. Но правды он еще не мог разгадать и, как вспугнутый зверь, только в воздухе чуял опасность.
Венчание кончилось. Молодых отвезли домой. Их обвели вокруг очага, а потом разлучили, – новобрачной следовало отдохнуть среди женщин. Гоча стал рассаживать приглашенных за свадебные столы.
Жених, сияя от счастья, в венце с бахромой, сидел на почетном месте, окруженный родней и друзьями.
Началось пиршество: здравицы, застольные песни – «Смури». Временами брал какой-нибудь старец в руки пандури и, перебирая струны, пел на грустный лад песню о древних и любимых героях. Тогда затихал, как по волшебству, застольный шум, и все, затаив дыханье, слушали рассказ о беззаветном служении народу, о мужестве и чести, так щедро вознаграждаемых всегда народной любовью.
А потом опять пели «Смури», а потом плясовую – «Гогона». Так веселились они до утра.
Пока шло веселье в доме Гугуа и сердца гостей резвились, как ягнята на снежной поляне, Онисе лежал, уткнувшись лицом в подушку, не в силах поднять тяжелую, разгоряченную голову. Кровь стучала в висках, в ушах шумело. Тяжкий стон вырывался порою из груди Онисе. То вскакивал он, весь в холодном поту, и долго сидел неподвижно, уставившись в темноту застывшими глазами. То снова, рухнув на тахту, изнемогал от сладких видений. Но вдруг, очнувшись, вскочил он так стремительно, словно тысячи шипов вонзились в сердце, и с криком: «Нет, нет, не бывать этому!» – бросился к выходу.
– Ты куда? – В раме двери возник Гоча с зажженной лучиной в руке.
– Отец! – Онисе отшатнулся.
Старик испытующе посмотрел на сына и вошел в дом.
– На, возьми, – протянул отец лучину. Онисе взял лучину и поставил ее на каменный выступ у камина.
– Куда ты шел? – строго и спокойно повторил свой вопрос: хевисбери.
– Никуда! – растерялся Онисе.
– Это не ответ, – нахмурился старик; он требовал от всех доверия к себе и правдивости.
– На свадьбу хотел!..
– На свадьбу? Поздно на свадьбу, – там одни только пьяные остались теперь.
– В горах выпал снег, зверь, верно, спустился пониже, – хотел я на свадьбе подговорить какого-нибудь охотника со мной на охоту пойти, – солгал Онисе.
Читать дальше