Евгений Рысс - Слепой гость. Повесть

Мулла молчал. Он бормотал про себя стихи из Корана и то припадал к земле, то, выпрямившись, простирал руки к небу. Тогда мать сделала еще шаг вперед..

- Я прошу чуда, Мехди, - сказала она. - Я прошу чуда, чтобы узнать, истину ли ты говоришь нам.

Слово, сказанное матерью, подхватили калеки.

- Чуда, чуда, - говорили они и тянули руки к святому, и за ними толпа повторяла: «Чуда! Чуда!» И старики и старухи, любопытные по природе, с горевшими в ожидании необыкновенного глазами, повторяли: «Чуда! Чуда! Мы просим чуда, Мехди!»

Тогда мулла встал. Он оглядел толпу и начал говорить громким размеренным голосом:

- Они говорят: мы не поверим тебе, если ты не произведешь из земли источник живой воды или если не приведешь бога и ангелов, как поручителей твоих слов. Скажи им: веруйте или не веруйте, все равно. Кому дано познание прежде, те простираются и падают ниц.

Он замолчал. Наступила тишина, и с удивительной отчетливостью в тишине этой прозвучал голос:

- Хитришь, рыжебородый, снова хитришь!

Я обернулся. Мамед стоял впереди толпы, стуча своей палкой о камень. Как он пробрался сюда, как провели старика к палатке имама его незрячие, глаза, - я не мог понять.

- Что вы стоите здесь, глупые люди? - кричал он.- Вы снова пришли слушать детские сказки? Имам - лжец! Я, слепой корзинщик Мамед, которого знают живущие в Новом городе, объявляю это перед народом. Вот он снова приводит лживые объяснения своего бессилия. Что он даст нам? Слова! Я не верю словам. Я не верю этому жулику. И я знаю, что бога, от имени которого он говорит, - нет. А если он хочет разубедить меня в этом, пусть он даст мне глаза.

- Если мулла попробует увильнуть, - восторженно шепнул мне на ухо Бостан, - его поколотят. Здесь есть горячие парни.

Я не слушал его. Я смотрел ка муллу. Медленно он протянул руку к слепому.

- Проведите его ко мне.

Тогда человек, молившийся на ковре до появления муллы, вышел вперед и за руку подвел Мамеда к мулле,

Мулла опустился на подушки, а Мамед стоял перед ним, и, мне было хорошо видно, лицо у него подергивалось от ярости и волнения. Но человек набросил ему на голову платок, и странно выглядела худая, высокая фигура слепого с головой, закутанной белой тканью.

- Прежде чем убить неверного, надо трижды пытаться обратить его, - сказал мулла. - Бог явит тебе свое величие. Во имя бога милостивого и милосердного! Скажи: бог един. Скажи: я ищу прибежища у господа дневного рассвета. Скажи: я ищу прибежища у господа людей.

Он долго еще читал стихи из Корана, и толпа молчала, и неподвижно стоял слепой. Тогда мулла плюнул вправо и влево и громко сказал:

- Прославляй бога, возвещая его величие!

Он встал и сдернул платок с головы слепого.

Теперь, заново переживая события, я прежде всего вспоминаю ту удивительнейшую тишину, которая тянулась секунда за секундой и которой не было, казалось, конца, Молчала толпа, воздух был неподвижен и тих, горы обступали нас, высокие, молчаливые горы, а перед нами на ковре стоял неподвижно слепой, и самая его неподвижность, длительное его молчание заставляли предполагать, что случилось что-то огромное, неслыханное, о чем можно только догадываться. Долго тянулось это молчание, а потом в тишине раздался не громкий, но отчетливо слышный звук рыдания. Это рыдал слепой.

Вздох прошел по толпе, тысячи людей перевели дыхание, но тишина еще продолжалась.

Потом слепой медленно повернулся. Я вздрогнул. Передо мной было лицо, давно мне знакомое и в то же время не то, которое я знал. Оно видело! На нем сверкали большие видящие глаза. Он поворачивался, прозревший слепец, он оглядывал людей, горы, небо. Он поворачивался, и по его виду, по его движениям, еще ничего не зная, все, даже стоявшие далеко позади, поняли: слепой прозрел. Он поворачивался медленно, медленно и. сделав полный круг, остановился. Секунду он простоял? неподвижно и вдруг крикнул голосом, разнесшимся далеко над толпой и улетевшим куда-то в ущелья:

- Я вижу! Я все, все, все вижу!

И тут разом кончилась тишина.

Первыми закричали старухи. Они упали на землю бились головами о могильные плиты и рвали на себе одежды. Толпа зашумела, заволновалась, и Мамед, шатаясь, как пьяный, пошел на толпу. Толпа подхватила его. Какие-то люди подняли его высоко на руках и понесли. И он поплыл над толпой, шумевшей и волновавшейся, оглядываясь ясными, зоркими глазами, выкрикивая молитвы, которые сотни голосов повторяли следом за ним. И он проплыл далеко туда, где стояли зрители, недоверчивые люди советских городов и деревень. Там было тише. Там никто не рыдал и не рвал на себе одежд. Там смотрели на него недоумевающе и выжидательно.