А. Лукин - Чекисты. Книга первая

Шумные, светлые города, тучные нивы, стальное кружево мостов, на платформах новые экскаваторы.

Волга… Еще не видно города, он еще только угадывается вдали, а пассажиры уже сгрудились у окон, вглядываясь в свое близкое будущее…

Котельников почувствовал, как кровь прилила к сердцу.

— На Волгу? — спросил он негромко. — В Крым? В Ашхабад?

— Да, да, — поспешно отвечал Чейз, — мы рассчитывали, что мне удастся побывать и в азиатской части России.

…Сколько Чейзов видел Котельников за свою долгую жизнь, стремившихся к Волхову, к Днепру, к Дону, в Хибины, в Магнитогорск, Кузбасс? Пограничные музеи хранят бомбы, обрезы, браунинги и ампулы яда, а Днепрогес и Уралмаш, кузбасские шахты и Хибинские рудники дают свет, тепло, хлеб, энергию, жизнь. Что ж! Охранять мир — его работа. И он обязан на работе быть спокойным и твердым.

— Прочтите и подпишите протокол допроса, — сказал Котельников.

Едва заметным движением он расстегнул ворот. Все-таки было душно, сказывался возраст.

На сторожевике шла утренняя приборка. Готовились к выходу в море. Вахтенным офицером был лейтенант Котельников.

Несмотря на усталость, матросы работали дружно, с особым рвением, и лейтенант понимал их настроение.

Вчера ночью, когда нарушителя спустили на берег, матрос Яковлев, служивший четвертый год и пользующийся уважением всего экипажа, хмуро сказал:

— Противно смотреть, ребята, как такой тип по нашей земле ступает.

И, как бывает в таких случаях, долго еще не затихали разговоры, а с рассветом началась приборка.

— Сми-и-и-рно! — послышалась команда вахтенного офицера.

Все застыли на своих местах, чуть скосив глаза на высокую худощавую фигуру генерала, неторопливо поднимавшегося по трапу. Навстречу генералу уже спешил Пригонько.

— Вольно! — сказал Котельников и медленно пошел по палубе, здороваясь с моряками.

Многие из них лично знали Котельникова, другие слыхали о нем, и все с уважением смотрели на его строгое сухощавое лицо и широкие седые усы.

— Хорошо поработали, товарищи, — сказал Котельников. — Выражаю вам благодарность!

— Служим Советскому Союзу! — загремело на палубе.

Генерал постоял с минуту, словно раздумывая над тем, что ему хотелось сказать, и желая найти верные для этого слова.

— Коммунистическая партия учит нас бдительности во всем, всегда. Ни один враг не должен пройти через советскую границу безнаказанно.

— Не пройдет! — не удержавшись, выкрикнул кто-то из моряков высоким возбужденным голосом.

— Это правильно, — сказал Котельников. — Наше пограничное слово свято: враги мира не пройдут.

Затем он спустился в кают-компанию.

— Вахтенного офицера! — громко позвал Пригонько. И когда лейтенант подбежал, шепнул ему: — Мы вас сейчас подменим ненадолго, а вы пройдите к отцу.

Кто-кто, а Пригонько отлично знал, что генерал не допускает никаких исключений для сына. И все же командир корабля считал, что такая подмена будет сейчас справедлива. Надо, чтобы отец и сын побыли вдвоем. Пригонько сделал знак офицерам, обступившим генерала, чтобы они покинули кают-компанию.

— Ну садись, садись, — сказал Котельников, снимая шинель. — Возмужал, очень возмужал… — продолжал он, усаживаясь на узенький диванчик. — Вид бодрый, загорел…

— Что ты, папа… как все, так и я, — ответил сын, улыбаясь.

— Сядь, сядь… — повторил генерал.

Сын сел рядом. Действительно, лицо его уже обветрилось, как у настоящего моряка, и даже появилась строгая складочка у рта, и в то же время оно сохраняло совсем юное, даже мальчишеское выражение, и на вид ему нельзя было дать и двадцати лет.

— Ну, как, папа, как вы там? Мама писала, что хворал?

— Пустяки, — сказал Котельников. — Вот Лена на тебя жаловалась: не поздравил ее с днем рождения… И вообще не появляешься. Они там для тебя кровать с сеткой купили…

— Вижу, что Ленка крепко на меня нажаловалась, — сказал сын. — Придем в город, я к ним зайду, конечно. Я и по ней и по Сене скучаю, — добавил он откровенно. — Замечательный парень… Он тебе про свою новую работу не рассказывал?

— Прервали нас.

— А мы, тут всем личным составом конструкцию его теплохода обсуждали.

— И какое же вынесли решение?

— Ты, папа, не смейся… У Сени голова светлая…

Оба чувствовали себя несколько стесненно, и потому, что давно не виделись, и еще потому, что то высокое, что сейчас было у каждого из них на душе, требовало большого разговора, а они оба были сдержанными, немногословными.