Михаил Демин: Таежный бродяга

Вскоре туман навалился на шхуну — и поглотил корму. Я покосился туда, и увидел плотную, тяжело колышущуюся, стену. Обвел взглядом море — но и оно уже тоже затмилось, помрачнело…

А затем меня с головы до ног окутали, обволокли густые лиловые клубы… Не стало ни мачт, ни палубы. Я словно погрузился вместе с кораблем в мутную жидкость — невесомую, неосязаемую, пахнущую йодом и гнилыми водорослями.

Ощутимыми, отчетливыми в ней были только звуки.

Где-то очень близко слышался сочный плеск, раздавались гулкие хлопки по воде — это играли киты. Они резвились с прежней беззаботностью.

Люди же чувствовали себя потерянными, полуослепшими. Когда-то я говорил об обских туманах… Они там действительно, сильны. Но такого страшного, как этот — я еще никогда не встречал! Впрочем, здешний край в этом смысле прославлен. И моряки не зря называют Камчатку "дьявольской кухней туманов".

Простерев беспомощно руки, я двинулся по палубе ощупью, робко отыскивая дорогу к кубрику.

И вдруг услышал голоса.

Разговаривали сгрудившиеся у рубки моряки. Шел типичный мужской треп… Треп бездомных, изголодавшихся людей — о любви, о сексе, о всяких пикантных деталях.

Таких разговорчиков я наслушался за жизнь немало. И в казармах, и в тюремных камерах, и на кораблях — везде преобладал один, традиционный сюжет.

И сейчас толковали о том же, — но не о людях, а о моллюсках.

— У них, не так, как у всех прочих, — повествовал бойкий тенорок. — У них это делается по-простому, по-пролетарскому! Вот, скажем, кальмар… Он подплывает к какой-нибудь дамочке, протягивает ей — своим щупальцем — пакет со спермой. И та берет, ни слова не говоря, и кидает себе прямо в матку.

— Врешь! — усомнился кто-то, — неужто, у них так?

— Все точно, ребята, — подтвердил хриплый голос (и я сразу узнал краснолицего моряка). — Есть и другая порода — называется «аргонавты». Так у тех — еще проще… У спрута, у мужика, щупальце со спермой отрывается и плывет — навроде рыбы — ищет самку! А как найдет, само к ней в нутро заползает.

Она, дура, вообще ни о чем не знает… Спит, к примеру, видит сны, а сперма-то уже — промеж ног!

— Промеж щупальцев, — поправили его с хохотом.

— Ну, правильно, — согласился краснолицый, — да какая разница? Главное, что — тама! И без хлопот!.. Я как-то в порту с одной девчонкой познакомился. Конечно — выпили, поболтали. Ну, потом я и говорю: "Ладно, короче… Ложись!" А она мне: "Ты что, мол, хочешь, — как кальмар? Сунул пакет со спермой и все дела? Нет, я все-таки человек. Ты свое щупальце пока не протягивай… Сначала — поухаживай за мной, понравься мне!"

— Эх, девочки, — вздохнул первый, — цыпочки-курочки! У меня тоже в Петропавловске осталась одна. И еще — в Усть-Камчатске. Но теперь, когда я их увижу? План не выполнен, фарту нет. А наш капитан с пустыми руками не привык возвращаться… Верно говорю, ребята, загорать нам в море — до осени!

— Да, не везет, — послышался новый голос, — в который уж раз упускаем добычу! То дождь, то туман… И все как-то исподволь, исподтишка! Вот же, подлость какая! С чего? Почему?

— Так бывает, братишки, когда на борту — баба, сказал из тумана Авдеич. И все на минуту примолкли, слушая затейливый его мат.

— Или когда — неудачник… Истинный неудачник! добавил затем Краснолицый. — Но кто бы это?

Раньше таких у нас, вроде, не было…

Я находился уже поблизости от них — в двух шагах. Но услышав эти слова, дальше не пошел. Замер, не дыша. И слегка попятился.

Ребята недоумевали, терялись в догадках, но мне-то все сразу стало ясно! Я прекрасно понимал, кто здесь истинный неудачник…

И баба, — подумал я затем, — она ведь тоже имеется! Лежит в моем мешке, плывет на этой шхуне. Правда, она — резиновая, надувная… Но кто знает, какие у фортуны прихоти? На что она обращает внимание? Может быть, для нее вполне достаточно того, что есть?

Заблудившаяся в тумане, шхуна стала на прикол. И простояла так сутки. А когда немного развиднелось — завернула в ближайшую удобную бухту.

И там я ушел с корабля. Я решил это сделать сам, не дожидаясь осложнений…

Никто из команды, собственно, не бросил мне ни малейшего упрека. И Маркони с Авдеичем провожали меня, как друзья. Но все же я видел, с каким огромным облегчением восприняли все мой уход!

Я как бы притащил на шхуну бедственную свою участь — и ребята стали угадывать это. Я не принес им добра! Наоборот… И в общем — я понимал это отчетливо — китобой из меня не вышел, не получился.