Виктор Дудко - Тревожное лето

«Будет скандал, — констатировал Косьмин, — будет серьезный скандал, если о пожаре станет известно прессе, а значит, и рядовым членам БРП, чьи взносы пошли на уплату за оружие».

Совсем неожиданно Ли Бо был приглашен на ужин к генеральному консулу Франции в Харбине де Бизаню. О чем состоялся разговор, никто не знал, но следствие по делу «бананы» прекратилось. То, что осталось от вагонов и оружия, солдаты Чжан Цзо-лина собрали и увезли куда-то. В левую прессу не просочилось ни строчки. Руководители БРП перевели дух. Но мятеж, намеченный в Приморье на первое октября, был сорван. Отряды Лошакова и Лялина оказались в глубоком тылу на территории СССР, и их надо было спасать. Оставить их на зиму в тайге — значит обречь на голод и смерть. Так долго и тщательно готовившаяся акция сорвалась. Косьмину временами хотелось застрелиться, но удержала мысль: похоронят как пропащую собаку. И не вспомнят даже.

Накануне нападения на соседнюю заставу боец Махоткин привел пожилого китайца, увешанного цинковыми флягами со спиртом. Китайца звали Хо, шел он в Поповку, к кому шел, предстояло еще узнать. Китаец, с трудом подыскивая слова, рассказал, что в верстах семи ниже по течению Матицы сосредоточился большой отряд белогвардейцев и что ночью они собираются напасть на пограничников. Допрашивал китайца командир летучего кавэскадрона ГПУ Николай Нелюта. Селиванову, начальнику заставы, он сказал:

— Не врет. А вот кто возглавляет банду, не говорит.

— Может, не знает?

Оставив Хо с Селивановым, Нелюта вышел на крыльцо, вдохнул глубоко, постоял, широко расставив крепкие ноги в блестящих хромовых сапогах.

У коновязи, отгоняя назойливых слепней, вздрагивала потной, блестящей кожей лошадь начальника комендатуры. Молоденький дневальный, с брезгливым выражением собирал в совок навоз.

Нелюта сел на ступеньку и пригласил рядом с собой дневального.

— Перекурим, что ли?

— Боец Махоткин, — представился пограничник и щелкнул каблуками.

— Садись, Махоткин. Значит, ты поймал китайца?

— А чего его ловить? — быстро отозвался Махоткин. — Обнаружил след и пошел. Потом гляжу: через версту сидит у костра и варит похлебку. Я ему говорю «руки вверх», а он кланяется. Взял и привел сюда.

Пальцы у Махоткина узкие и длинные, над губой желтый пушок. «Музыкант», — подумал Нелюта и спросил:

— На гражданке где работал?

— Закройщиком. Портной я. — И смутился.

— А по дороге он ничего не смог выбросить?

— Не, я за ним очень даже строго следил. — Подумал немного и более уверенно произнес: — Не, ничего не выбросил.

Из комендатуры вышел Селиванов. Постоял, поморщился от солнца.

— Товарищ Нелюта, старик что-то опять забормотал.

Селиванов потел в наглухо застегнутой гимнастерке, под мышками — темные полукружья с белыми обводами соли, лицо распаренное, красное. Китаец ему порядком надоел, и он не скрывал желания поскорее избавиться от него.

Увидев Нелюту, Хо быстро заговорил:

— Моя, господина капита... чиво тибе говори... э... его рука... э... — он показал на свою руку, а потом ткнул себя в морщинистое лицо, — его рука — моя... э... вот, — шлепнул ладонью по щеке. — Понимай?

Нелюта посмотрел на Селиванова, тот пожал плечами, мол, черт его разберет.

— Чего твоя говори — моя не понимай, — сознался Нелюта.

Селиванов улыбнулся.

— Говори яснее, чего надо? — Нелюта тоже устал от допроса.

Под окном стоял Махоткин с совком и голиком и прислушивался. Наконец не выдержал:

— Старик хочет сказать, что у того человека кожа на руках такая же сморщенная, как у него лицо.

— Так? — переспросил Лихачев у старика. И тот радостно закивал.

— Махоткин, — приказал Селиванов, — а ну отведи его в погреб. Да не запирай, а то задохнется. — Селиванов снял фуражку, протер платочком клеенчатый подклад, снова надел и спросил: — Чего теперь мы с ним будем делать?

— Да ничего. Хай живэ. Ты к ночи пост убери. Он должен убежать. Это ж агент их. Послали пронюхать, как мы тут — приготовились к их встрече или нет.

...Всю ночь бойцы прислушивались к шорохам на той стороне. Рядом с Нелютой в секрете находился Махоткин, а чуть поодаль — командир отделения Супряга. От Нелюты к Супряге тянулась тонкая сигнальная бечевка. Темнота стояла кромешная, хоть глаз коли. Махоткин завозился, и Нелюта ткнул его локтем в бок. Перевалило за полночь, наступило то время, когда тяжелеют веки, будто наливаются свинцом, и до смерти хочется ослабить сведенные постоянным напряжением мышцы и хотя бы на пару минут забыться. Где-то над самой головой долбил мягкую кору кедра страдающий бессонницей дятел. Махоткин размеренно сопел, Нелюта подумал, что тот спит, и снова толкнул его.